[Екатерина]

ХОЧУ ПОЗНАКОМИТЬ ВАС С ТВОРЧЕСТВОМ МОЕЙ ПОДРУГИ И ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО СВЕТЛОГО ЧЕЛОВЕКА.
Ох....да чуть опять не забыла ПЬЕСА ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ.

выкладывать буду постепенно, понимая занятость читательской аудитории, надеюсь, что любители хорошей литературы заценят....

Писатель, журналист, преподаватель, Елена Вячеславовна Черникова Сейчас работает ведущей своих авторских программ на "Народном радио" (612 кГц, АМ) и диджеем на радио "Культура" (91,6 МГц, FM). Одновременно преподаёт семь дисциплин на факультете журналистики Университета Натальи Нестеровой. Автор учебника "Основы творческой деятельности журналиста" (М., 2005).
Прозаические произведения публикует в издательстве АСТ, учебные, по журналистике, - в издательстве "Гардарики".
Основные произведения:
Учебник "Основы творческой деятельности журналиста" (Москва, "Гардарики", 2005)

«Золотая ослица»
«Любовные рассказы»
"Скажи это Богу"-роман
"Зачем?" –роман
Пьеса "Путешествие винограда".

[Екатерина]

"ПУТЕШЕСТВИЕ ВИНОГРАДА" Лирическая пьеса Действующие лица: Старик,
Дама,
его возлюбленная
Главный врач психиатрической лечебницы
Медсестра
Дочь Старика
Любовник Дочери
Подруга Дочери
Влюблённые
Акт I. Сцена 1.
Цветущий сад. Яркое солнце. Беседка, увитая виноградом, в центре сада. В инвалидных колясках сидят Старик и Дама.
Дама. Дивно! Вино! Град! Город вина! Царство вина... Хмель высокого солнца, питающего лозу!
Старик. О, да, вы чувствуете всё! Город света и вина!.. Кстати, я уверен (понижает голос), что он, этот... наш... имманентный мажордом! И тайный пшют! (Дальше - несколько фраз по-французски).
Дама.Неужели? Посмотрите на янтарные блики! (Говорит несколько фраз по-французски). Мы в волнах божоле! Оно вечно молодо, а не только в ноябре, о, как это скучно - французский ритуализм... А почему вы говорите... о нём... так?.. Вы его боитесь?
Старик. Будьте уверены, мадам. Я как перципиент неоклассицизма... безо всякого амбивалентства скажу... (Дальше несколько фраз по-английски).
Звучит музыка. Прислушиваясь к прекрасной мелодии, Старик и Дама качают головами, словно танцуя, и подпевают. Они блаженствуют. Входит, покачиваясь в такт музыке, медсестра. В руке - два шприца.
Медсестра. Обед, господа, прошу к столу! (Делает уколы и уходит. Старик и Дама, проникновенно посмотрев друг другу в глаза, медленно засыпают в колясках со счастливыми лицами) Солнце садится. Музыка плывёт.
Сцена 2. Главврач в своём кабинете читает заявление Дочери Старика. Женщина спокойно сидит на диване, ожидая положительного решения: она хочет забрать отца из лечебницы домой. Главврач. Боюсь, уважаемая, что мой ответ - отказать!.. Увы, отказ. Его нельзя забирать отсюда.
Дочь Старика. Но почему? Но... это мой отец! Главврач. Не представляется возможным.
Дочь Старика. У меня есть деньги. Много. Достаточно. У него будут лучшие сиделки. Я буду возить его в театры. Я куплю ему домашний кинотеатр. Подключу Интернет. У него будет нормальная... виртуальная реальность!!! Я могу возить его в горы, на море, вы же сами сказали, что у него сильное сердце, ему и самолёты нипочём. Он будет путешествовать, сколько захочет. Я всё это теперь могу! Я жила в Испании, меня там бросил муж, но у меня теперь две квартиры, дочь, дача, кошка, собака, всё есть! Поймите, он дал мне жизнь, а я ещё не сказала ему спасибо. Ни разу. Дети никогда не говорят спасибо, я заметила.
Главврач. Вы наблюдательны.
Дочь Старика. Мне нужен отец! Мне! Нужен! Отец! Мой отец!!! Главврач. Понимаю, понимаю.
Дочь Старика. Здесь не должно быть отказа, что-то не так. Что случилось? Зачем вам этот больной? Может, мне надо выкупить (насмешливо) его у вас?
Главврач. Не надо. Он экологически опасен.
Дочь Старика. Вы, кажется, издеваетесь надо мной!
Главврач. Нет. Я вам помогаю.
Дочь Старика. Мне отец нужен, а не ваша помощь. Главврач. Вы полагаете? Дочь Старика. Прекратите!
Главврач. Присядьте, пожалуйста, зачем вы встали?
Дочь Старика. Так. Присела. Что ещё скажете? Я никак не ожидала такого упрямства! От вас! У вас, полагаю, достаточно клиентов? Или перебои пошли? Недопоставки? Общество перестало сводить граждан с ума? У нас негражданское общество?
Главврач. Ну что вы! Скажете тоже!
Дочь Старика. Так скажите вы! Ну хоть что-нибудь, что я смогла бы понять!
Главврач. Очень трудно. Но я попробую.
Дочь Старика. Перестаньте издеваться!
Главврач. Господь с вами. Какие у нас тут издевательства... Послушайте. Вы знаете, что такое любовь?
Дочь Старика. Я же просила!..
Главврач. Ну, так вот. Ваш отец любит одну даму. Она тоже здесь, тоже на коляске, у неё веер из перьев... Да-с. Они оба почти парализованы, почти не могут принимать пищу. Но они всегда вместе. Ну что вы так удивляетесь? Они всегда вместе. У обоих - что просто поразительно при их диагнозах - сохранилась речь. Но их память... она сохранилась в такой своеобразной форме, что наука пока не комментирует. Мы изучаем эту пару. В беседке, где они коротают дни, диким виноградом прикрыты микрокамеры. Я вижу и слышу каждое их движение, каждое слово... Да сядьте вы, наконец! Никогда никакие ваши сиделки не смогут обеспечить этой паре такого ухода. Никогда вы не сможете обеспечить науку таким материалом, какой черпаем мы сейчас. И никакого другого общества для бесед им не нужно. "Путешествовать!" Они уже путешествуют, поверьте мне. Дочь Старика. Хорошо, давайте мне обоих. У меня денег на десяток таких... туристов... хватит.
Главврач. Чего у вас хватит? Денег? Или, простите, конечно, ума? Да-а-с. Вот поэтому я и не могу отдать вам вашего отца. Он занят. Любовью. В наилучшем смысле этих слов.
Дочь Старика. (Задумчиво). А они знают, что вы нарушаете их... права человека?!
Главврач. (Смеётся). Нашлась! Европа! Ну, молодец!.. Слушайте. Однажды подул сильный ветер, листва затрепетала, и ваш отец внезапно заметил под потолком наш проводочек, неаккуратно выглянувший из-под винограда. Знаете, что он сказал даме в этот миг? Не знаете. Он сказал: "Видите провод? Как бы я хотел, чтобы по нему бежало тонкое, как моя последняя энергия, белое электричество, сверкая розовым или чем-нибудь зеленым...". А его прекрасная дама ответила: "О да, я вас понимаю. Очень! Или синим... Вы передали бы ваши воспоминания, и они были бы изданы отдельной книгой. Это была бы лучшая книга на свете! Вы столько видели, столько знаете! Ваши поразительные странствия!". Батюшка ваш в ответ: "Дорогая! Как вы чувствуете меня! У нас с вами одинаковая скорость... Как томится без вас моя душа, когда я сплю! Душа ждет утра... Я научился просыпаться счастливым, потому что когда я жду утра, то жажду лишь встречи с вами, о, какое блаженство - искренне хотеть жить! Я посвятил бы эту книгу вам... Жюльвернами становятся не все. Бывает, что тебя не берут в свой круг усталые феи - темы-долгожительницы, у которых все эти робинзоны, нэмо, афанасии никитины давно на побегушках, а ты - нелепый, как новорожденный с пушком на затылке. А пусти душу вперед, тело за ней пойдет...". Я знаю их диалоги наизусть, представьте себе.
Дочь Старика. Что же мне делать? (Чуть не плача) Кстати. Как вы храните записи их бесед?
Главврач. Очень хорошо и надёжно храним. Не только пленки записи, но и все расшифровки на бумаге, и на дискетах, и всячески. Мы бережём и изучаем каждое их слово, любое! А они, знаете, частенько переходят с французского на английский, а временами он учит её ирландскому языку! Иногда - датскому и шведскому. Вы представляете - сколько у нас работы? А по-русски они любят иногда, как бы поточнее сказать, поврать.
Дочь Старика. Как поврать? Дикое слово. Такого слова не бывает, и мой отец никогда не врал. Он - академик. Он консультировал аналитическое управление...
Главврач. Поврать - это их специальная абракадабра, когда они пользуются пятыми-десятыми-пятнадцатыми значениями редких слов, чтобы доставить друг другу физиологическое удовольствие мгновенного разгадывания смысла. Это их наслаждение и хороший тон. Где-то немного оргазм. Слава Богу, не каждый день... Я не могу, уважаемая, не могу отдать вам вашего отца! Поймите. Он полностью принадлежит...
Дочь Старика. Науке?
Главврач. Другой женщине! Другой! Понимаете? Вы лично уже не нужны ему. Вы - прошлое, и очень далекое. Вас уже вырастили, выдали замуж, с вами все ясно. Даже ваш развод, столь драматичный для вас, ничто для него. У вашего отца появилось настоящее, которого никогда - подчеркиваю! - никогда не было раньше. Он объездил весь мир, путешествовал полжизни, к чему-то стремился, достигал высот, но все это было устремлено к будущему, всё было ожиданием. И лишь теперь, когда он встретил эту женщину, и когда они абсолютно не зависят от прихотей плоти... Да что вы можете понять, сорокалетний ребенок, с вашей собакой, дочерью и квартирами и... И кошкой, я всё помню, кошкой, и не смотрите на меня как солдат на вошь.
Дочь Старика. У меня ещё канарейка...
Главврач. Прекрасно. Пусть ваша птичка свистит вашей кошке. В окно влетел прозрачный лиловый камешек. Он упал на мягкий ковер у ног женщины. Она вздрогнула и подняла небольшой аметист. Главврач. Это меня. Извините. (Смотрит на карманные часы). Звоните. Не забывайте... (Встаёт)
Дочь Старика. Подождите ещё секунду. Пожалуйста. Одна просьба: вы можете дать мне ваши расшифровки?.. А я вам - подписку о неразглашении великой научной тайны.
Главврач. Не язвите. Я подумаю. Там есть вещи, которые не для каждого... То есть - не для любой нервной системы. На той неделе позвоните. Я отвечу. Верните мне аметист, пожалуйста, это наш условный сигнал с медсестрой. Так удобнее...
Дочь Старика машинально протягивает ему руку с аметистом. Врач еле заметно усмехается, кладёт камень в карман и откланивается. Она, оставшись в одиночестве, подходит к окну, смотрит в сад. Передразнивает величественную походку врача, потом по-детски "показывает нос" саду.
Сцена 3. В саду. Старик и Дама просыпаются в своих колясках. Старик. Любимая...
Дама. Я здесь. Доброе утро. Старик. Уже вечер. Как хороши вечера! Я должен вам сказать одно слово. Дама. Я давно жду этого слова.
Старик. Вот оно. Трутята! Правда, очень хорошее слово? Как бы вы его прокомментировали, дорогая?
Дама. Труженики, трудяги, трутни и утята одновременно и еще немного - пионеры. Мне так кажется...
Старик. Правильно, правильно!!! Я именно это и хотел сказать! Как я люблю вас, милая, совершенная. Слова берегут нас. Многих людей слова разрушают, представляете? Я это знаю. А нас берегут. Это счастье. А самое главное, что теперь, именно здесь, когда я с вами, дорогая моя, я стал настоящим путешественником. Это главное. Вы тоже чувствуете, что мы с вами свободны и путешествуем всюду, и - проход везде. И (напевает мелодию Глинки) дым-столбом-кипит-дымится пароход... О Боже, как хороша свобода! Полная свобода!!! Сво-бо-да! Да!
Дама. Вы поймёте меня, если я скажу, что никогда не выезжала из своей любимой страны? Он... мой покойный муж... не брал меня с собой, но и я, очевидно, не стремилась. А он очень много ездил. Однажды он привёз мне ракушку, в которой не шумело море. Представляете, во всех ракушках море, а в этой - ни капельки! Ни одной! (Радуется).
Старик. Теперь я многое пойму. Я тоже одинок, я тоже... вдовец. Раньше я плохо понимал женщин. Очень рвался из своего галстука, меня давила кафедра, карьера, претензии тёщи... Тёща, тыща, туча, туда, где учат, тупо топать и не рыпаться... Дама. Да, это очень трудно - быть мужем, мужчиной. Я не всегда понимала это, а теперь понимаю. Даже лет десять-двадцать назад я была еще такой глупой!
Старик. В детстве это естественно.
Дама. Спасибо за детство, но мне было уже очень-очень за тридцать.
Старик. Рассказать вам о моем первом путешествии?..
Дама. Конечно, прошу вас...
Старик. ... Путе-шествие. Оказывается - шествие по пути. Путём-дорогой. Необыкновенная глубина понятия, не так ли?
Дама. Иногда что-то понимаешь не сразу...
Старик. Нет, лучше я расскажу вам о своём втором путешествии. Дама. Чудесно!
Старик. Нет, лучше о третьем!
Дама. Великолепно!
Старик. Путешествие. П у т е ш е с т в и е . Во всех языках, изученных мною, это моё самое любимое слово. У моей покойной жены была когда-то дочь. Так эта девчонка с младых ногтей больше всего любила слово путёвка. Ну, в детский лагерь или ещё куда-то... Куда там ездят девчонки. Я ей покупал всё это. Но ведь путёвка - это же полная чушь! Вы чувствуете?
Дама. Да, это бумажка.
Старик. О, да! Это бездарная бумажка, обязывающая двигаться в оплаченном направлении! Это бесчеловечно! Это внечеловечно. Ну, девчонке простительно, но её мать...
Дама. Ваша жена...

[Екатерина]

Старик. Ну да, жена. Покойница говорила, что путёвка и путешествие - однокоренные слова. Представляете?!
Дама. Да-а-а! Сморозить такое!..
Старик. Не выношу дилетантизма в лексикологии! Я был готов убить её. Порой. Даже чаще.
Дама. Понимаю. Это чудовищно. Дилетантизм. Какой ужас.
Старик. Боже, почему я не встретил вас раньше! Интересно, почему?
Дама. Мне тоже странно. Порой мне кажется, что мы знаем друг друга вечно...
Старик. Да, целую вечность мы пропустили. Но! Теперь у нас есть кое-что получше этой самой целой вечности. У нас есть абсолютная свобода! Настоящая! Полная! Наша свобода!!! Фу, опять идёт наш мажордом...

К беседке приближается главврач.

Дама (шёпотом). Не волнуйтесь, у него просто работа такая. Он ведь на зарплате, никакой свободы, помилуйте...
Главврач. Здравствуйте, господа, как хорош вечер, не правда ли?
Старик (Даме, громко, с воодушевлением). В путешествии содержится медитация. Вы понимаете, моя любимая? Только настоящее путешествие - медитативно. Главное делится на пункты. Первое. Забыть о времени. Снять предохранитель с пульта ручного управления. Весь свой автопилот оставить дома. Выключить обыденное сознание. Второе. Не думать о попутчиках, спутницах, свидетелях вашей сосредоточенности, не обращать внимания на погоду, не интересоваться - заправлена ли пленка в фотоаппарат. Третье. Мыться везде. Пыль дорог стряхивать, безжалостно смывать - да хоть в пустыне. Но надо найти воду везде. Это очищает душу. Туризм палаточный в этом смысле очень честный жанр, поскольку ничто не решено ни за кого, каждая ситуация уникальна, а воду надо греть над костром, а его надо сложить из дров, которые надо найти, и воду найти, и принести в сосуде.

Врач делает жесты, пытаясь привлечь внимание пациентов.

Дама. Как это верно, как правильно! Вы только подумайте: мы с вами сейчас именно в этой ситуации! Наши ноги не могут нести наши тела, а мы должны найти возможность омыть их теплой водой! Как восхитительно положение, в котором мы сейчас!.. А эта виноградная беседка - как вечная палатка...
Главврач. Господа, господа, минуту внимания!.. Пожалуйста. Секунду!
Старик. Да, как вечная палатка! Дорогая моя...(Кладёт ладонь на её запястье, смотрит в глаза, нежно улыбается).
Главврач (Старику). Ваша дочь приехала из Испании...
Старик (Даме, по-испански, потом по-русски). Я люблю вас. Вы - моя подлинная свобода!
Главврач. Она хочет видеть вас, своего отца. У неё есть дочь, ваша внучка, вы могли бы жить все вместе...
Старик (Даме, по-русски). Вы изумительно внимательны ко мне, я наслаждаюсь вами так, как ничем, никем, никогда в жизни. Вы - моё лучшее путешествие. Вот что я хотел вам сказать о путешествиях!
Дама (Старику, тихо). Господи, что же нам делать? Может быть, как-то вежливо... успокоить его?
Старик. Он заслужил покой! Ура. Как вы великодушны!
Главврач. Я понял вас. Спасибо. Я ухожу. Вы больше не услышите о вашей дочери ни слова. По крайней мере, от меня. Всего доброго. (Не уходит).
Старик (главврачу). А-а! Здравствуйте, здравствуйте! Как поживаете, любезнейший?
Главврач. Благодарю вас, хорошо. А вы? Нет ли каких-нибудь просьб, жалоб, пожеланий?
Старик. О, всё прекрасно. У вас тут дивно! Чудесные условия для заслуженного отдыха. Я, знаете, всю жизнь мечтал выйти на пенсию и... Айда!
Главврач. Да-да. Надеюсь, мы вас не разочаровали.
Старик. Вы вдохнули в меня жизнь. А жизнью - не разочаруешь!
Главврач. Бывают разные мнения.
Старик. О, конечно, бывают разные мнения. Но что нам чужие мнения, правда?
Главврач. Правда. Я как-нибудь ещё загляну, днями, не возражаете?
Старик. Всегда! Всегда счастлив повидать вас! До свидания!
Главврач. До свидания. (Уходит).
Старик. А? Как я отшпорился от мажордома?
Дама. Да уж. Действительно. Но ему-то теперь...Такое дело охлопатывать! Его можно понять. Является посторонняя женщина, из Испании, с дочкой, требует совместной жизни... Это уму непостижимо. Как вы думаете, что это за история?
Старик. И думать не хочу. Всё это - лирико-романтический бред. Со всеми проблемами подобного свойства мужчина должен разбираться в слепом детородном возрасте. Подчёркиваю: в слепом, то есть детородном. Я всё родил, чего хотело общество. Семью, кафедру, науку, внёс вклад куда мог. Я даже пытался, извините, уже признаюсь, как-то любить мою покойную супругу, хотя в мои времена про любовь говорили - мелкотемье! Мелкотравчато!.. Но всё-таки интересно: на кафедре я академик, а домой прихожу - просто муж у ревнивой жены. Очень трудно прыгать из одного жанра в другой. Она совсем не чувствовала этих моих трудностей. Пожалуйста, не ревнуйте, это всё в очень далёком прошлом. Она же умерла. Я даже не помню её лицо, не говоря уже о руках. Или о душе. Была ли у неё душа? Убей Бог, не имею понятия. Наверное, была, раз она говорила, что душа болит. У неё вечно почему-то болела душа! Представляете? Постоянно! Душевнобольная, наверно...
Дама. Наверно. Женщины, особенно молодые, очень любят поговорить о душе. Будто им кто-то велит думать о душе. А кто может велеть женщинам думать о душе? Ну, уж точно не мужья. Тогда кто?
Старик. Кто?
Дама (смеясь). Не знаю. Не помню. Мой покойный муж точно не велел мне думать о душе. А содержание моего тела он очень высоко и регулярно оплачивал. У него было очень много денег. Царство ему небесное...
Старик. Вы, простите меня... любили его?
Дама. Поверьте, дорогой мой, я в самом деле не помню. Я, с тех пор как мы с вами встретились, это дивно... у меня всё прошлое изменилось, представляете? Всё. Есть ещё какие-то странные, затёртые во льдах боли - годы. Была какая-то нечеловеческая, знобящая, страшная боль. Как будто с меня содрали всю кожу. Такие долгие годы... а теперь словно вечный занавес над ними. Десятилетия! Однажды ночью, здесь, я проснулась от ужасного сновидения. Будто мой муж пришёл сюда, в нашу с вами беседку. Но пришёл тот, молодой муж, когда мы только-только родили нашу дочь... Или сына? О, нет, я должна вспомнить! Кто же у нас был? Я только помню, что очень много лет воздерживалась от детей, чтобы не помешать мужу, а потом почему-то родила. Наверно, сглупила...
Старик. Не переживайте: это неважно. Дети несущественны в любви. А что во сне-то было?
Дама. Ах, да. Пришёл. С огромными садовыми ножницами. И начал резать наш виноград. Всё-всё тут перерезал. А потом взял топор и начал крошить нашу беседку!
Старик. Действительно, ужасный сон. Мне тоже однажды что-то похожее приснилось. Будто моя покойница пришла, но не с топором, а со своей больной душой и начала ею махать.
Дама. Да что вы говорите? Почему же вы мне не сказали про этот сон?
Старик. Не хотел пугать вас. Она так страшно махала душой!
Дама. Да уж... Это пострашнее топора...
Старик. Пойдёмте гулять. Сегодня будет первоклассный закат. А то мы всё о каких- то мелочах говорим. Врача попрошу не приходить больше. Туман от него, истинный чистый туман...

Старик нажимает на кнопку в подлокотнике. Звонок. Музыка. Появляется пританцовывающая Медсестра и увозит коляски в аллею.


Сцена 4.
В кабинете Главврача. Дочь Старика сидит на диване, ждёт, пока Главврач очень медленно отпирает сейф, достаёт большую кожаную папку, запирает сейф. Листает.
Главврач. Я подумал и решил дать вам почитать... это. Я, конечно, немного погорячился, когда сказал вам, что ваш отец... экологически опасен. Он опасен прежде всего для вас лично.
Дочь Старика. Чем же?
Главврач. Вы всё поймёте, когда прочитаете. Верните папку поскорее, пожалуйста, и в полной целости и сохранности. Это действительно бесценный научный материал.
Дочь Старика. Это копии?
Главврач. Бесценный материал... Но любовнику - не показывайте.
Дочь Старика. Откуда?.. вы... как?..
Главврач. Ах, голубушка... Мне всю жизнь платят деньги за то, что я лечу людей от их жгучих секретов!
Дочь Старика. Подумаешь, секрет! Но всё-таки...
Главврач. Повторяю. Я получаю очень приличные деньги за умение видеть людей насквозь. Получать - приятно, видеть - не очень. Но работа есть работа. Не задерживайте возвратом.
Дочь Старика. Доктор! А можно плёнки с голосами?
Главврач. А зачем? Эти бумаги - очень яркие, красноречивые документы. Всё предельно ясно. А вы - человечек, так сказать, глазной. Вы доверяете очевидному. Ну, то есть тому, что видно... очами.
Дочь Старика. Боюсь, мне не приходится выбирать.
Главврач. Ах, какая трафаретная фраза! Ах, как вы легко сдаётесь! Не верю, как сказал один специалист.
Дочь Старика. Мне что, вызвать вас на какой-нибудь смертный бой?
Главврач. Вы никого не можете вызвать. Никуда. Не стройте иллюзий.
Дочь Старика. А ведь вы - врач...
Главврач. Очень тонко, что напомнили. Благодарю вас. Мне пора. Не задерживайте возвратом. Договорились?
Дочь Старика. Доктор!!!
Главврач. До свиданья. (Уходит, заложив руки в брюки)
Дочь Старика. Какой же ты гад, психиатр. И ходит, как птица. Чёрный ворон, б**дь... Нет, грач... Грач-психиатр!!! Смешно... (Листает бумаги) Взять домой или здесь ознакомиться? Зачем мне всё это, если возникло препятствие? Любовь у него! В девяносто лет! Муж говорил мне, что преодолевать непреодолимые препятствия вредно; он точно не преодолевал. Мой муж их просто не замечал. Он ничего не замечает, кроме опасности для себя. Я стала опасной? Нет, я просто не стала столь взрослой, как он хотел. Взрослая женщина - эта которая всё понимает. Ну просто всё. (Подкашливает) И не интересуется чужими тонкостями. Взрослая женщина - за рулём, с высшим психологическим образованием, дочь кого-нибудь шишковидного, желательно. Это дорогие заколки, чулочки, флаконы от лучших фирм, но небрежно, так, мы тут мимоходом-от-картье. Мы уже не читаем "Космополитен", мы его пишем!!! У нас прокладки от Юдашкина, в виде скрипки от Страдивари, тонкие, как чувства Пако и Робана... Взрослая женщина - это главное ожидание, главная надежда и мечта вечного юноши. Поскольку юноши подлецы, а вечные юноши - вечные подлецы!.. Взрослая женщина - это невыспрашивание. Это восприимчивость к любой версии на тему где ты был. Она, с**а, современна! Ей всегда за тридцать, даже если ей пока пятнадцать. И ей полновесно ясно, что другой будет ещё хуже. Она согласна платить своей взрослостью за регулярные зимние перелёты из французских Альп в швейцарскиие, с каникулами в каком-нибудь Чикаго. Она понимает, что она никто и никогда, поэтому её устраивает мой муж, у которого всё и всегда, но она умеет молчать! О, Боже, ну когда я забуду этот ужас!.. Какая дура я, какая дура! Я берегла его душу! Было бы что беречь. Я читала его любимые книги! Шла по его духовным стопам! Брала у него бесконечное интервью! А как там у тебя, милый, прошло детство? А юность? А вторая юность? А третья юность?!! Взяла, называется. Теперь у него берёт эта... взрослая женщина. И ничего не спрашивает. Молча берёт! У неё рот занят... Ну кто, кто внушил мне, что мужчина достоин всех этих жертвоприношений!.. Кто замусорил мою голову байками о вечной любви? Сейчас они едут, вдвоём, она за рулём, по Лазурному берегу, тонко и по-взрослому перешучиваясь, глядя вперёд, и лишь изредка, это тоже очень тонко, посматривая друг на друга, то есть подсматривая друг за другом: дескать, эй, как там у тебя со взрослостью, всё в порядке? Ты ничего не спросишь у меня? У тебя, надеюсь, всё уже есть? Тогда я твой друг. Сука!!!
Входит Медсестра.
Медсестра. Простите, вам что-нибудь нужно? Доктор просил передать вам, что...
Дочь Старика. Доктор просил? Он у вас тут ещё и просит?
Медсестра. Понятно, спасибо. (Уходит)
Дочь Старика. Господи, я разорвана - и чем? Кем? Кто это сделал? Пушкин? Нет, скорее Тургенев. Была бы жива моя мать - плюнула бы ей в рожу! "Мужчина - царь природы!" Спасибо, мамочка, тут один так нацарствовался надо мной... У меня даже слюны не хватит, чтобы заплевать все эти влюблённые рожи, убившие меня улыбками своего придурочного счастья. Мамуля... Надо бы найти её могилку. Яду на холмик налить... Женщину, которая всё понимает, надо вообще хоронить за оградой, с осиновым колом в сердце!

Кашляет, с трудом успокаивается. Поправив макияж, берёт папку, неловко надевает улыбку и выходит из кабинета.




Акт II.
Сцена 1.
В квартире Старика. Дочь Старика неподвижно сидит на старинном кожаном диване. Папка с расшифровками прочитана, брошена на пол. Женщина с окаменелым лицом смотрит на часы. Звонок в дверь. С трудом очнувшись, Дочь Старика идёт открывать Любовнику.

Любовник. Здравствуй, красивая женщина. Вот это - тебе. (Протягивает ей розы и шампанское. Под мышкой у него зажат кейс. Любовник напевает). Люби-и-мые женщины приходят к нам о-о-сенью...
Дочь Старика. Здравствуй, мужчина. Тебе удаётся даже банальное. (Берёт у него кейс. Он провожает кейс взглядом)
Любовник. Ха-ха, тонкий комплимент, ха-ха...
Дочь Старика. Да, я люблю всё тонкое. Это современно.
Любовник. Я останусь сегодня?
Дочь Старика. Тебе можно?
Любовник. Ха-ха, ты просто прелесть. Можно!.. У меня не бывает месячных, ха-ха...
Дочь Старика. Действительно. Что это я. Только вековые?
Любовник. Ха-ха, ты сегодня в особом настроении! Сейчас, подожди... (Уходит в ванную. Дочь Старика стоит с цветами, с кейсом, думает куда его поставить. Шум воды. Выходит Любовник: сияющий, свежий, полуголый).
Дочь Старика. Шампанское открыть?
Любовник. Потом. Иди скорее ко мне, я готов...
Дочь Старика. А я... в ванную?..
Любовник. Не надо. Ни в коем случае. Скорее!

Цветы падают. Любовник увлекает Дочь Старика на кожаный диван, ложится и тут же встаёт, что-то вспомнив.

Дочь Старика. Что-то не так? Может, мне раздеться самой?
Любовник. Да. А я всё-таки поставлю розы в вазу. Дай вазу. Скорее! Скорее!
Дочь Старика. Конечно, сейчас, вот. "Она помогла ему вдеть розы в вазу, шампанское в бокалы, потом тело в тело, розы в бокалы, шампанское в вазу, в тело, опять тело. Заело. Вынули, вставили. Бывалое тело, как время... Было такое дело".
Любовник. Что ты бормочешь? Тебе нехорошо? (С наслаждением нюхает розы)
Дочь Старика. Ну что ты. Цитирую классику. И вспомнилась одна современная повесть.
Любовник. Прекрасно. Вот, поставил. Красивые. Хотя, говорят, розы любить пошло, но ты не говори никому, ладно?
Дочь Старика. Кому же я могу сказать о розах?
Любовник. Подруге. Другу. У тебя кто есть?
Дочь Старика. Кошка. Дочка. Птичка: канарейка.
Любовник. Не говори канарейке! Ха-ха!..
Дочь Старика. Ха-ха... Не скажу.
Любовник. А ты что, читаешь современную прозу?
Дочь Старика. Да.
Любовник. С ума сошла? Современная взрослая женщина должна читать "Космополитен". Вполне достаточно.
Дочь Старика (вздрогнув). Конечно, конечно... Вполне. Только дорого очень. Я читаю что подешевле. Народные русские сказки там...
Любовник. Я тебе дам на журнал! Ха-ха!.. Напомни утром.
Дочь Старика. Непременно. Ты не хочешь поесть?
Любовник. Я хочу съесть тебя! Скорее! Иди ко мне! Ты как хочешь? Скорее!
Дочь Старика. Это ни к чему, не думай обо мне, заботься только о себе... (Подтаскивает к дивану ширму)
Любовник. Скорее, давай, ну вот... (Из-за ширмы) Ой! Понятно... У тебя есть любриканты?
Дочь Старика. Нет.
Любовник. Давай крем, вазелин, давай что-нибудь! Скорее! У меня он огромный!
Дочь Старика. Да, вижу, помню... Конечно. Вот. Гель...
Любовник. Хорошо. Возьми... Скорее!
Дочь Старика. Да...
Любовник. О-о-о!
Дочь Старика. Угу...
Любовник. А-а-а-!
Ширма падает.
Дочь Старика. Угу...
Любовник (поднимается с дивана, похлопывая женщину по колену). Я сейчас. (Уходит в ванную. Дочь Старика озадаченно смотрит вслед, что-то вспоминая. Складывает ширму. Шум воды: он принимает душ. Появляется в халате Старика).
Дочь Старика. Тебе идёт. Повернись-ка. Почти академик!
Любовник. Давай бокалы! Скорее! Хочу пить! Ты в порядке?
Дочь Старика. Разумеется... Пожалуйста. Всё готово.

[Екатерина]

продолжение следует :Heppy:

[Екатерина]

Любовник. Отлично. (Пьёт). А у тебя тут мило.
Дочь Старика. Это не у меня. Здесь жили когда-то мои родители. Отец ещё жив, но в больнице. Мать умерла. А это всё -мне в наследство.
Любовник. Они классно жили! (Ходит с бокалом, осматривая антикварную мебель, картины, останавливается перед старинными часами). А где же наша подруга канарейка?
Дочь Старика. В моей собственной квартире. Свистит моей кошке.
Любовник. А где это?
Дочь Старика. В центре.
Любовник. Дорого?
Дочь Старика. Конечно. И тоже почти наследство.
Любовник. Ты везучая? У тебя со всех сторон сыплется! Это у вас что - семейная черта? Обожаю везунчиков.
Дочь Старика. Я тоже... До посинения.
Любовник. Я обожаю всё сильное, умное, победное... Хочешь выпить?
Дочь Старика. Да, конечно. Скажи, а что ты ценишь в женщине?
Любовник (удивлённо). Умение давать мне чувство свободы, которым я очень дорожу.
Дочь Старика. В этом нет ничего оригинального, однако почему ты назвал это чувство сразу, первым, не размышляя?
Любовник. Потому что я страстно хочу путешествовать. Я очень долго не мог никуда уехать. Во-первых, секретная работа не позволяла, во-вторых, жена - профессиональная неудачница, курица, жадина, разгильдяйка и так далее.
Дочь Старика. Я не помешаю тебе?
Любовник. В чём?
Дочь Старика. В жизни.
Любовник. А... И ты туда же. Понимаешь, дорогая... Ты прекрасная женщина, однако у тебя ребенок и собака с кошкой. Мы с тобой, возможно, будем вместе, но когда и то, и другое рассосётся.
Дочь Старика. То есть зверюшек усыпить, а десятилетнюю дочь выдать замуж? Или наоборот?
Любовник. Не обижайся. Ночные разговоры всегда искренние. Или я не прав?
Дочь Старика. Ты, очевидно, всегда прав, но мне казалось, что у меня есть некоторые личные качества, нейтрализующие весь мой... зоопарк.
Любовник. О да. Ты качественная, положительная, добротная, позитивная, фундаментальная, ты симпатичная, головастая, грудастая... нет, пардон, это не ты, словом, оптимальная, но...
Дочь Старика. Ты здоров, милый?
Любовник. В целом. Так, небольшой геморройчик.
Дочь Старика. Ну, дай тебе Бог врача. Пошли спать.
Любовник. Пошли. (Встал и пошел в туалет. Шум спускаемой воды).
Дочь Старика. Господи, ещё одна гнида! Сколько ж можно на одни и те же грабли! (Мечется по комнате, подбирает разбросанные тряпки, задевает вазу, розы падают, вода на полу). Ой, как неловко!
Любовник (вбегает). Ой, вода! Мои розы!!!
Дочь Старика. Наши.
Любовник. Да, конечно, скорее! Давай тряпку! (Хватает из охапки что попалось: это её платье. Но он не замечает и трёт им пол).
Дочь Старика. Это моё любимое платье...
Любовник. Давай другую вазу! Скорее! Эта плохая!
Дочь Старика. Это моё любимое платье.
Любовник. На свидание приготовилась? Дай же вазу!..
Дочь Старика. Ты в своём уме? А я сейчас где?
Любовник. Дома, ты дома. Ладно, это детали. Вот, возьми сто долларов, тебе хватит на новое любимое платье? (Дрожащими руками открывает свой кейс, вытаскивает бумажник и, быстро оглянувшись, перебирает купюры).
Дочь Старика. Конечно, хватит. (Спокойно следит за его суетой). Почему ты нервничаешь? Всего лишь розы...
Любовник. О'кей. Так, я должен успокоиться. Шампанское с водкой, тьфу... Сядь. Да убери ты эти тряпки.
Дочь Старика. Конечно, уберу. Не беспокой себя. Выпить хочешь?
Любовник. Там ещё есть?
Дочь Старика. Конечно. Всё есть. И у меня в запасе есть, не беспокойся. Милый. Почему ты беспокоишься?
Любовник. На былой работе нанервничался. Больше не хочу.
Дочь Старика. А что за беспокойная работа?
Любовник. Секрет. Государственная тайна. Но вообще могу сказать, что я - довольно молодой полковник в отставке.
Дочь Старика. Пенсионер?
Любовник. Да. Правда, смешно?
Дочь Старика. Да, очень смешно. Обычно наши пенсионеры пьют корвалол, потому что валокордин дорогой. А шампанского не пьют вовсе. Даже с водкой.
Любовник. Я не совсем наш пенсионер...
Дочь Старика. О! Мсье шпион?
Любовник. Ну, куда!.. Но - агент влияния, скажем изящно и точно. Ты знаешь, что это такое?
Дочь Старика. Да, у меня был муж-дипломат, я с ним выучила много слов.
Любовник. Был?
Дочь Старика. Был.
Любовник. И где муж? Объелся груш?
Дочь Старика. Почти. Точнее, авокадо и прочей папайи.
Любовник. Он не знает про меня?
Дочь Старика. Господи...
Любовник. Что такое?
Дочь Старика. Конечно, не знает. Он же бывший. Он вообще постоянно живёт теперь в Испании.
Любовник. Это очень плохо.
Дочь Старика. Что плохо? Испания?
Любовник. Что дипломат.
Дочь Старика. Пустяки. Он хорошо переженился на новенькой. Ему уж никак не нужны мои проблемы. У неё папик в международном банке. Тебе мой муж ничем не помешает.
Любовник. Надо было раньше сказать.
Дочь Старика. Раньше? Когда мы пили у моей подруги детства, а потом в состоянии нестояния поехали сюда? Когда ты меня называл Ирой, а я всё-таки не Ира?
Любовник. Извини.
Дочь Старика. Пожалуйста.
Любовник. А ты кто?
Дочь Старика. Я Вася... Меня так в школе звали.
Любовник. Что?!! (Вскакивает, как на пружине). Ты - Васька? "Тургеневская девушка"? Повернись к лампе!
Дочь Старика. Оп-ля-ля! Да ты, оказывается... В-о-от оно что.
Любовник. Вот оно то! Ты что, живая? Что я несу... Ты... как? Что происходит? Объясни мне сейчас же! Тебя Ирка подставила мне?
Молча рассматривают друг друга с неприязнью. Он поднимает с пола одну розу.

Дочь Старика. Ага-а-а. Оказывается, и ты всё помнишь. Как мы в спортивном зале ворковали на матах в полночь, при луне и в восторгах! Ты, это невероятно, Сеня Козлов! Так как теперь тебя зовут, друг Козлов?
Любовник ломает розу, не замечая, что уколол руки до крови.
Любовник. Слушай, я не могу позволить этой ситуации развиваться. Поклянись мне, что ты никому про меня ничего не говорила.
Дочь Старика. И не скажу, будь спокоен. Говорить нечего. Я и в десятом классе промолчала. И после. Просто выпила две пачки снотворного и промолчала. Речь нарушилась.
Любовник. Я не мог тогда жениться на тебе, поверь, это всё наше общество виновато. Оно тогда прогнило. Общество вообще требует соблюдения иерархичности. Твой отец только через десять лет стал академиком, а Иркин уже тогда. Мне сделали предложение в компетентном месте, я и так рвался туда всеми силами, а тут ещё Иркин отец намекнул, что поможет через академию. Пойми, для мужчины всегда была и будет на первом месте карьера. Работа! Женщине трудно понять, что такое работа для мужчины. Но постарайся уж... (Подходит поближе, вглядывается) С ума сойти! Ты - та самая Васька-мелкая, плакса из-за пустяка, отличница... Василиса распрекрасная?..
Дочь Старика. Пустяки, конечно. Старые пустяки. Любовь, девственность и мечты о семье. А что у нас с тобой не получилось, так это к лучшему. Я объездила с мужем весь мир. Я видела всех самых интересных людей. Я видела самые красивые дома и водопады, и картины, и вообще всё, что можно увидеть, если путешествовать с размахом, просторно, без туризма, а по делу, и заодно всё-всё посмотреть. Что ты там говорил о свободе? Тебе не дали попутешествовать? Бедный.
Любовник. Тебя это радует? Не дали - тогда. Теперь я всё возьму. Ирка ещё вспомнит меня! Я ей с каждой постели, из каждой страны мира буду открытку посылать: вот, курица, смотри, я с этой барышней в Ницце, а с этой в Инсбруке, а с этой в Патайе... Она ещё верности хотела. Всегда. Она из приличной семьи! Железный занавес в бантиках! Зато теперь у неё нет денег, чтобы даже в Болгарию съездить. Я ей всё отрезал.
Дочь Старика. За что? Ну, отец-академик умер, ну, а ты при чём? Развелись и все дела.
Любовник. Да, почти, но не все. Из-за работы, на которую меня устроил её отец, меня не выпускали из страны двадцать лет! Потом этот хрыч умер, а она сделала великолепный по уму жест: пошла в политику, в оппозицию. Демократия ей не подошла! Ей жалко дорогих россиян, патриотка хренова! Я чуть не убил её. А она сказала, что правильно меня не выпускали из страны. И что там и без меня дерьма достаточно. Её собственные слова. Сказанные в лицо собственному мужу. Я не оставил ей ничего. И ещё она... теперь в чёрном списке на таможне. Друзья помогли. Она никуда и никогда без проблем не улетит и не уедет даже на ве-ло-си-пе-е-е-де. Налей шампанского! А водка у тебя есть?
Дочь Старика. И виски тоже. Мартини. Бейлис?
Любовник. Водку дай. Извини, я тут наговорил чёрт те чего. Просто ты потрясающе изменилась. Делала пластику?
Дочь Старика. Нет. Вот водка.
Любовник. А я делал.
Дочь Старика. Понятно, что делал. Иначе я быстрее узнала бы тебя. Мне кажется, ты не только на лице пластику делал.
Любовник. Ишь, разглядела! Да. Ну и что? Сейчас всё можно. Или тебе не понравился мой новый фасон? Я имею в виду член.
Дочь Старика. Обалдеть.
Любовник. Это дороже, чем на лице, поверь мне.
Дочь Старика. Нет проблем: верю.
Любовник. И бабы тоже делают... там. Как поизносятся, так и подтягивают свою бахрому, чтоб не висела. Ну, если есть деньги, то почему не подтянуть... хм... своё второе лицо?
Дочь Старика. Конечно. Но я пока так обхожусь, природно.
Любовник. Но у тебя очень сильно изменилось первое лицо. Похудела что ли?
Дочь Старика. Наверно. Или у тебя изменились глаза. От пластики на членах, наверно, многое меняется. От микрохирургии члена можно и окосеть.
Любовник. Хватит! Слушай, Васька, ты понимаешь, что все эти разоблачения не ведут ни к чему хорошему?
Дочь Старика (усмехается). Красота требует... хирурга. Кстати, не переживай. Кому нужны все эти заскорузлые тайны? Кого сейчас может заинтересовать история моей первой любви, то есть к тебе, или история моей второй любви, то есть к мужу, или история твоего разудалого брака с моей подругой Иркой? Это всё частная жизнь, а она слишком частная. Меня сейчас вообще интересует только мой отец.
Любовник. Зачем? Он же в больнице? Наследство ты получила. Что тебе ещё надо? Понянчиться с кем-нибудь? Так у тебя дочь, кошка и канарейка, всё есть. С тобой мы тихо расстанемся, ты поезжай куда-нибудь отдохни, найдёшь себе кого-нибудь новенького, и всё пойдёт нормально. А я поеду в настоящее путешествие, на лайнере, и всё забудется. И детские наши упражнения в спортивном зале, и даже твоё любимое платье, загубленное сегодня. Возьми ещё сто долларов, а? Нет, возьми ещё тысячу!
Дочь Старика. Спасибо, не надо. У меня очень много самых разных денег. Наверно, даже больше, чем у тебя.
Любовник. Вряд ли.
Дочь Старика. Почему?
Любовник. Этого не должно быть.
Дочь Старика. Почему?
Любовник. Не заставляй меня объяснять тебе всё слишком доходчиво. Я пойду спать. Мне давно пора.
Дочь Старика. Куда ты пойдёшь? Опять в туалет?
Любовник. Ах, сучонка, ты ещё и остришь!
Дочь Старика. Ну!.. Это лишнее, сучить-то. Мы так не договаривались.
Любовник. Я поеду к себе. Бери свой халат. Где мои вещи?
Дочь Старика. В ванной, кажется. Ты на первом выходе был гол как сокол.
Любовник. Сука и есть. Только болтни кому-нибудь!
Дочь Старика. Что ты - Сенька Козлов?
Любовник (с угрозой). Забудь. Поскорее. Или пожалеешь. У тебя, кажется, не только птичка и кошка с собакой, так? А у меня -друзья. Я - Арсений Туров.
Дочь Старика. Да-да, конечно. Я поняла. Туров. Некозлов. Туров. Поняла.
Любовник. Ещё бы ты не поняла! Привет всей семье. Береги её. Поняла?!

Дочь Старика, нервно посмеиваясь, ходит по комнате. Любовник уходит в ванную. Дочь Старика хватает записную книжку, ищет номер телефона. Любовник возвращается в костюме. Швыряет халат Старика ей в лицо.

Дочь Старика. Спасибо. Дверь в прихожей.
Любовник. Помни, что я тебе сказал. И живи помедленнее.
Дочь Старика. До свидания.
Любовник. А Ирке скажи, что мы тогда до тебя не доехали, на улице расстались...
Дочь Старика. Да, была такая подруга... Пока. Не беспокой себя.
Любовник в ярости уходит, хлопнув дверью.

Дочь Старика (набирая номер). Мне нужен мой отец... Доктор! Извините, что поздно! Мне срочно надо поговорить! А, завтра я могу. Да. Приду. Спасибо. (Кладёт трубку и падает на диван, хохоча и рыдая. Чуть успокоившись, привстаёт, ищет что-нибудь - вытереть лицо, - и рукой нащупывает листок, выпавший из папки с распечатками диалогов Старика с Дамой)
Дочь Старика. Что это? Письмо... Чьё? Откуда? Кто-то забыл? Этого быть не может: папка в сейфе хранится. (Преодолев сомнение, начинает читать. Текст озвучивает женщина, написавшая это письмо).
"Помните, в первый День Вы сообщили, что теперь женщина интересует Вас только для любви. В деревне я думала о Вас и пыталась понять это самоограничение, и что это вообще такое - Ваша любовь, если Вы, с одной стороны, вполне представляете себе её, а с другой - всё-таки ждете. Своей любви я уже не представляю без смертельного страха перед мужчиной и перед сильным чувством. Даже призрак секундной влюбленности мгновенно сделал меня больной. Чудовищное ощущение: будто стоит мне протянуть руку и погладить человека, как откроется некий счет, по которому за каждое поглаживание мне будет набегать очень крупный штраф. Я очень боюсь - и очень хочу любви. Страх намного сильнее. Может быть, я просто не умею. Или не верю. Или ещё что-то.
...Смотрела на Ваши облака в неподвижных зеркальных прудах. Деревенские козы паслись, ежи шуршали, белки летали, маленькие лягушки высоко прыгали. Тихими вечерами на лугу дрались белые кабардинские кобылы, свежевыписанные в имение для катания отдыхающих. Лошади визжали и лаяли, после чего отдыхающие катались на них и травмировались.
У меня теперь будто кинокамеры встроены прямо в глаза - и очень интересно смотреть на мир. Спасибо Вам. Нанесенная Вами травма прекрасна..."

Дочь Старика, дочитав текст, неподвижно сидит на диване, вглядываясь в какую-то отдалённую точку. Наливает шампанское в цветочную вазу. Потом нащупывает своё любимое платье и, расстелив на полу, долго посыпает его розовыми лепестками, отрывая их по одному.


Сцена 2.

В виноградной беседке разговаривают Старик и Дама. Из-за деревьев иногда выглядывает Медсестра, следит за порядком, чтобы никто не проник в сад.

Старик. ...И я начал писать дневник путешествий, в котором поселился, как в доме, которого нет, но которой был реальнее любого твердокаменного замка. Почему-то я пил очень много воды, когда писал дневник. Я физически чувствовал, как по моим жилам бегает кровь, насыщенная мыслями, они рвались куда-то вперёд, но куда? Я ведь не писатель, я не знаю, куда бегут слова. И я словно разжижал густую кровь, подгоняя мысли водой. Я гонял их по своему замку, будто мышей, спасающихся от волшебной дудки. Чем больше мыслей, тем громче звенели трели этой невидимой дудки, тем шибче шуршали гонимые мыши, их всё больше, а я всё быстрее шевелю свою кровь. Правда, странное сравнение?
Дама. Оно похоже на мои мысли о муже. Я вспомнила, что чувствовала, когда он уезжал. Я говорила вам: он не брал меня в поездки. Но возвратясь, иногда что-то вскользь называл и ронял образы. Бывало, как порция света - упадёт у моих ног, рассыплется, как хрусталь, какой-то образ, отколовшийся от его мимолётного воспоминания о недавнем странствии, муж уйдёт, а я потом додумываю, и вот тогда ко мне прибегали... ваши мыши. На меня однажды целый Версаль просыпался. Я и не знала, как он красив, и на фото не видела, а муж сказал, что парк геометричен и в пруду живёт солнце короля, так я с тех пор Версаль знаю так, будто родилась в нём.
Старик. Вот видите? Как вы понимаете меня! Любимая... Мыши воображения очень юркие. Я ведь в дневник записывал не то, что видел в путешествиях, а то, чего не видел, не успел или испугался увидеть.
Дама. Испугались увидеть?
Старик. Конечно. Глаза - очень грубый инструмент по сравнению с сердцем, которое видит всё. Но в поезде не всегда можно открывать сердце.
Дама. В поезде? А где же можно?
Старик. В самолёте можно: кругом облака... Никого нет из людей. Однажды над Швейцарией я видел круглую радугу. Представляете: синее бескрайнее небо и вдруг прямо передо мной - абсолютная окружность, замкнутая, точная, как по циркулю написанная на синеве неба. Радуга была ниже самолёта. Я смотрел на радугу сверху вниз! Этого не бывает на земле. И радуга была круглая.
Дама. А что было в центре вашей радуги?
Старик. Синее небо. Радуга была окружностью, а не кругом. И все её цвета были полные, чёткие, как в детской загадке про фазана.
Дама. Не помню... фазана...
Старик. Каждый охотник желает знать, где спрятался фазан. Первые буквы. Конечно, вы помните! вы шутите!
Дама. Кто-то обидел железную змею грубым словом фу...
Старик. Ах, как чудесно! Грубое слово фу! А они в ответ - фру-фру! Как лошадь Вронского! Мне так нравится имя лошади Вронского! Знаете, оно в переводе с испанского означает "лёгкий шорох, шелест шёлкового платья дамы"... Как чудесно! Кстати, вы любите лошадей?
Дама. Нет, не очень.
Старик. Почему?
Дама. Однажды я видела, как они дерутся. Ужасная сцена.
Старик. Расскажите. Сбросьте плохое воспоминание.
Дама. (Замолкла, вспоминая что-то ужасное). Я вдруг захотела спать, сейчас, странно...
Старик. Не надо спать! Вы вспомнили лошажью драку и хотите уйти от воспоминаний. Не бойтесь, расскажите как было, любыми словами, это очень важно для меня. Я однажды что-то где-то читал про лошадиную... лошажью... драку. Пожалуйста, расскажите...
Дама (медленно, словно под гипнозом, с мукой в лице). "Помните, в первый День Вы сообщили, что теперь женщина интересует Вас только для любви. В деревне я думала о Вас и пыталась понять это самоограничение, и что это вообще такое - Ваша любовь, если Вы, с одной стороны, вполне представляете себе её, а с другой - всё-таки ждете. Своей любви я уже не представляю без смертельного страха перед мужчиной и перед сильным чувством. Даже призрак секундной влюбленности мгновенно сделал меня больной. Чудовищное ощущение: будто стоит мне протянуть руку и погладить человека, как откроется некий счет, по которому за каждое поглаживание мне будет набегать очень крупный штраф. Я очень боюсь - и очень хочу любви. Страх намного сильнее. Может быть, я просто не умею. Или не верю. Или ещё что-то.
...Смотрела на Ваши облака в неподвижных зеркальных прудах. Деревенские козы паслись, ежи шуршали, белки летали, маленькие лягушки высоко прыгали. Тихими вечерами на лугу дрались белые кабардинские кобылы, свежевыписанные в имение для катания отдыхающих. Лошади визжали и лаяли, после чего отдыхающие катались на них и травмировались.
У меня теперь будто кинокамеры встроены прямо в глаза - и очень интересно смотреть на мир. Спасибо Вам. Нанесенная Вами травма прекрасна..."

Старик. Господи! Эти кинокамеры в глазах...
Дама. Я не помню, кто автор сей поэмы, но в моих воспоминаниях всё точно так же. Что с вами?
Старик. Подождите, подождите! Я именно этих белых кобыл помню! Откуда? О, какое мучение! Проклятая память!
Дама. Вы просили меня вспомнить, я не хотела... Хочу спать...
Старик. Простите меня. Вы правильно сделали! Выбросьте ваших кобыл! Пусть их. Пусть. Мы выбрались из нашего страшного прошлого, а оно недовольно нами - и цепляется. Прошлое - это как держи-дерево. Растёт на горе Аю-Даг. У него на веточках цепкие когти. Вот и всё. Держи-дерево - под корень! Не думайте больше о белых кабардинских кобылах!
Дама. Вы очень взволнованы. Я беспокоюсь...
Старик. Нет-нет, не стоит того, не стоит. Я виноват пред вами, облака, радуга, какая-то замороженная старая боль режется из вашего воспоминания и жжёт меня чувством, похожим на досаду, словно это письмо - ко мне. Больная поэма...
Дама. Невероятно! Какие бывают совпадения...
Старик. О! Прекрасное слово - совпадения! Падение сов. Или советское падение. Или со-впадение. Когда впадают друг в друга... Простите, заигрался. Ну конечно, просто совпадение. Каких только кобыл нет на свете! А тоска по любви! У всего мира - тоска по любви. Бог учил нас любить, а мы всю жизнь гадаем: что это Он имел в виду? Какие мы странные... Это самый тяжкий, неблагодарный труд, хуже каторги, а цена вопроса - распятие. Какие люди странные!
Дама. Очень странные, непослушные. Как я в молодости. Я постоянно хотела что-то объяснить.
Старик. Кому?
Дама. Моему покойному мужу. Я вспомнила, что меня грызло и корёжило тогда, в далёком прошлом.
Старик. Что же? Любовь моя, если вам тяжело...
Дама. Нет-нет, сейчас это очень легко, я наконец-то могу об этом говорить без всяких там ран и слёз. Я вспомнила, что всякий раз, когда мне хотелось поговорить с ним глаза в глаза, он как чувствовал это и сразу отправлялся или спать, или на работу, или в командировку вокруг света. Десятки лет... Даже когда он водил меня в ресторан, это иногда случалось, он ел будто один. Смотрел в сторону или в тарелку. Подходил официант, зажигал нам свечу, один даже принёс ширму японского шёлка. Или китайского? Ну, а муж тогда заёрзал, даже закашлялся, поперхнулся, и официант тут же убрал ширму...
Старик. Каков негодяй!
Дама. Официант?
Старик. Муж. Простите меня, но так уклоняться от глаз! Это же самое интимное: смотреть в глаза. Хоть они и грубый инструмент, но все остальные внешние органы ещё грубее.
Дама. Да, мне так и не удалось никогда повернуть мужа лицом ко мне, глазами.
Старик. Да-да, я понимаю. Моя покойная супруга тоже настаивала на глазах, но в другой ситуации.
Дама. Можно ли спросить - в какой?
Старик. Вы не обидитесь? Это очень давно было, до вас, и можно... говорить?
Дама. Прошу вас. У нас сегодня получается такой (смеётся) мемориальный разговор!
Старик. Да-с, попробую. Понимаете, некоторые молодые женщины, желая показать мужчине, как они, простите, возбуждены в его объятиях, томно закрывают глаза и громко стонут. Некоторые пищат, кричат, визжат, словом, кошачий концерт из плохого порнофильма.
Дама. Очень глупо, по-моему!
Старик. Не то слово! Глупо! Это подло! Потому что мужчина возбуждается ещё больше, расходует силы, подогревая этот громокипятильник, а она ведь просто наигрывает! Это ещё Констинтин Сергеевич Станиславский говорил: наигрыш! Отвратительно. Так вот, моя жена, покойная, царство ей небесное, даже этого не делала!
Дама. А что же... она, простите, очень волнующая тема...
Старик. Она молча смотрела мне в глаза, понимая, что эта... семейная ситуация... это единственная минута, когда я, извините, не вырвусь, а всё-таки доведу дело до конца. И она всегда смотрела прямо на меня. В глаза.
Дама. И что же вы?
Старик. И тогда свои глаза закрывал я!!! А она то плакала, уговаривая меня открыть глаза, говорила, что ей страшно, вот дура, нашла где убояться мужа: в постели! А то, бывало, обмякнет вся: не любит, а лишь терпит, словно под пыткой. Так называемая порядочная женщина не умеет переключать свою любящую душу на тело. Вот проститутки - умеют; они на всякий случай вообще перед началом работы душу дома оставляют. А домашние, приличные дамы - да они хоть разорвись от старания: всё равно в урочный час вылезет не то, что мужу надо. Жёны законные, статусные, только случайно бывают женщинами.
Дама. Терпеливая у вас была, царство ей небесное...
Старик. А я... потом... каждый раз готов был просто убить её за эти вмешательства в мою интимную жизнь. Ну зачем ей в постели мои глаза?
Дама. Может быть, вы не смотрели на неё во время обеда?
Старик. Не помню. Во время обеда мужчина ест.
Дама. Мужчина всегда ест...
Старик. Ха-ха, это вы ловко! Ваш юмор так успокаивает меня! Любовь моя, как прекрасно, что всё это в прошлом! как я устал тогда, в молодости, от моей покойной жены, и какое счастье, что я нашёл вас. Это - встреча! Встреча!
Дама. Это встреча. Я тоже счастлива, потому что я тоже устала от моего мужа, и хотя о покойных либо хорошо либо никак, я всё-таки могу с чистой совестью сказать, что и ему... царство ему небесное.
Старик. Так. Ну что ж. Всем им - царство. Давайте поговорим о новостях.
Дама. Есть новости?
Старик. Очень много. Я вчера нашёл в моей комнате радио. Как я раньше его не замечал? Маленькая коробочка, но говорит очень много. И поёт! В молодости я не замечал, как это смешно: взрослые люди, желающие узнать о мире, доверяются коробочке! И слушают, не видя себя со стороны! Представляете, взрослый мужик ходит с коробочкой познавания! Гносеоложество!!!
Дама. Действительно. А некоторые ещё и телевизор смотрят!
Старик. (Хохочет вместе с Дамой). Теле...ле...ле...визор! Провизор! Ревизор...
Дама. Трезор, зазор, позор...
Старик. Позор! Ха-ха- ха!
Медсестра, любопытствуя, неосторожно вышла из-за кустов.
Дама. Здравствуйте! Вы к нам? А скажите, милочка, вы закрываете глаза?
Старик. Или открываете?
Дама. Или тоже... едите? (Хохочут вместе со Стариком)
Старик. И какие открытия вы делаете за вашу, надеюсь, пристойную зарплату?
Медсестра, не зная куда деваться, трёт в руке свой сигнальный аметист.
Дама. А что это у вас в белой рученьке?
Старик. У неё камень! Видимо тот, который отвергли строители! (Продолжает веселиться)
Медсестра. Какие... строители?
Дама. Библию читать надо... в перерывах. Библию!
Старик. Вам мамочка в детстве не говорила, что нехорошо подслушивать под кустом?
Дама. А папочка не рассказывал, что надо делать под кустом?
Старик. А сами вы не догадываетесь, что надо делать под кустом? Спросите у нашего мажордома! Он всё знает!
Дама. Что-то его давно не было.
Медсестра. Он вам нужен? Сейчас позову!
Старик. Он вам нужен. А к нам сам придёт, незванно.
Дама. Подслушивать, детка, возбранно.
Старик. Кровь сгустится, мыши набегут, а вы тут без воды... (Насмехается над её растерянно- непонимающим видом)
Дама. А у вас нет волшебной дудки? Ну, хотя бы флейты, как у Кришны?
Медсестра. Крышка?...
Старик (Даме). Ну, это вы ей уже слишком! Сейчас точно за доктором побежит!
Дама. Ничего, зато мир повидает. Всем надо путешествовать, всем!
Старик (Медсестре). Спасибо, голубушка. В следующий раз идите на подслушку с энциклопедией. А звук флейты Кришны в Индии - магическая причина рождения мира. Понятно?
Дама (насмехаясь, цитирует заученным тоном). "Доэллинские богини-матери изображались с лирами в руках, имеющими то же значение. Существуют иные традиционные учения, полагающие, что звук был первым из всех созданных вещей и явлений мира. Он дал возможность появиться всем всем другим явлениям, начиная со света или - с воздуха и огня. Пример - гимн у Гермеса Трисмегиста"...

Музыка.
Медсестра в ярости убегает.
Дама. Кажется, отшпорились...
Старик. Ух, здорово! Бедная девушка теперь будет думать.
Дама. И что-нибудь выдумает!
(Хохочут вместе)
Старик. А думать вредно-вредно!
Дама. Даже фатально!
Старик. И чуток брутально!
Дама. Гениально.
Старик. Гулять пойдём?
Дама. Так опять сестру звать придётся.
Старик. А мы так, сами. Я вам укажу дорогу.
Дама. Да? Пойдём, конечно.
Старик. Смотрите: гористая местность, внизу виноградная долина... Не закрывайте глаза!
Дама. Ой. Случайно.
Старик. Парит горный орёл, посматривая на мелких тварей в долине. Синее небо...
Дама. Круглая радуга...
Старик. И никаких кабардинских кобыл...
Дама. Тишина и свежий ветер...
Старик. Длинный, во всю Вселенную, солнечный луч помешивает сок в тяжёлой грозди винограда, словно проверяет спелость...
Дама. Скоро придут юные девы собирать виноград. Их глаза открыты: они должны видеть гроздья. Они бережно уложат их в плетёные корзины...
Старик. Будет вино, град, радуга, любовь, солнце!
Дама. Любовь есть. Я люблю вас.
Старик. Я люблю вас.
Дама. Я люблю вас!
Старик. Я люблю вас!
Дама. Любовь моя...
Старик. Любовь - моя.
Дама. Мы нашли друг друга. В последний раз...
Старик. Нас никогда никто не разлучит...
Дама. Да. Нас больше ничто не разлучит!

Музыка. Старик восхищённо смотрит в небо. Дама устало закрыла глаза.


Сцена 3.

В кабинете Главврача. Дочь Старика, бледная и несчастная, сидит на диване, положив руки на папку с расшифровками. Главврач смотрит на неё профессиональным взглядом. Медсестра поливает цветы на подоконнике.

Дочь Старика. Ну. Скажите мне что-нибудь... успокаивающее.
Главврач. Успокаивающее уже приготовлено. Сестра!
Медсестра оставляет цветы и достаёт шприц.
Дочь Старика. Издеваетесь?
Главврач. Ни в коем случае. Как вы себя чувствуете - я вижу. Могу помочь - я знаю. Идею вашу вы, как я понимаю, пересмотрели в пользу здравого смысла. Отлично. Мой совет: поезжайте в какое-нибудь длительное путешествие.
Дочь Старика. У меня дочь...
Главврач. Да-да, помню, кошка с собакой, канарейка, две квартиры. Всё это можно пристроить на передержку. Наша Медсестра знает очень хорошие фирмы. Пристроят, присмотрят. Поезжайте. Лучшее лекарство - путешествие. Некоторые глупцы считают, что лучший лекарь - время, но это не так. Путешествие! Вот что вам нужно. Время - не лечит. Это я вам говорю. Наука.
Дочь Старика. Я тут у вас, получается, многие основы пересмотрела.
Главврач. Место у нас такое. Работаем на совесть. Наука.
Медсестра приносит огромную плюшевую светло-серую Мышь.
Дочь Старика. Что это?
Главврач. Наш главный пациент: её благородие Мысль!.. Светло-серая. А это, так сказать, её символ. Люблю игрушки.
Дочь Старика. Да уж. Играете тоже на совесть. Наука...
Главврач. Вы в претензии? Нехорошо. Я избавил вас от стольких хлопот. Вы собирались сделать непростительную глупость. Вы её не сделаете и теперь знаете почему.
Дочь Старика. Сделаю другую...
Главврач. О, я в вас уверен. А например - можно? У вас уже есть хоть одна мысль, хотя бы серая? Или, может, светлая?
Дочь Старика. Пока не знаю (всхлипывает, подкашливает). Один мужчина...
Главврач. Вы, кажется, что-то говорили про любовника.
Дочь Старика. Это не я, а вы говорили про любовника.
Главврач. Ах, да, точно. Ну, и как дела?
Дочь Старика. Я избавилась от него.
Главврач (обеспокоенно). А вот это вы, голубушка, зря; вам ещё рано...
Дочь Старика. Те же грабли. В ассортименте.

Медсестра вносит грабли.

Главврач. Да что вы говорите такое! Чушь! Это неправильное поведение. Грабли для того и рассыпаны в мире, чтобы по ним ходить и всё понимать. Просто так ни одни грабли не попадаются. Случайностей не бывает!!! А вы взяли и избавились! Ишь!
Дочь Старика. Да. Ишь. Довольно. Спасибо, возьмите вашу папку. Там был один посторонний листок, извините, я прочитала чьё-то письмо. Поэма огня... Больная поэма. Наверно, случайно завалилась.
Главврач. Случайно завалилась? В мой-то сейф? Покажите.
Дочь Старика. Вот оно.
Главврач. Это - не случайно. Вы что, не поняли ничего?
Дочь Старика. А что я должна была понять из чужого письма, пожелтевшего от времени? Ему на вид лет сто. Жёлтая пресса!
Главврач. Ему поменьше ста лет. Намного меньше. Вы невнимательны...
Дочь Старика (раздражённо). Доктор, когда у вас перерыв на рекламу? Я хочу выключить звук и поставить чайник.
Главврач. Ладно. Хорошо. Сейчас.
Дочь Старика. Ещё какая-нибудь поэма? Знаете, доктор, вы вызываете у меня очень странные, как говорили раньше, смешанные чувства. Вы всё мне объяснили про отца - а мне всё равно неясно. Вы подсунули мне больную поэму экстаза - а я ничего из неё не запомнила, кроме жёлтого листка, и то случайного. Вы тут разыгрываете великую учёность - а я чувствую себя полной, даже переполненной, дурой. Вы, в конце концов, врач, а я чувствую себя совсем больной, и мне ещё хуже, чем было до встречи с вами. Что это всё значит? Если у меня проблемы с адекватностью, так и скажите. Выпишите мне рецепт. Ну хоть что-нибудь, кроме вашей фирменной загадочности и пропаганды путешествий! Осталось выдать мне каталог новых маршрутов, и я окончательно уверюсь, что попала в закамуфлированный под психушку филиал турагентства! О-о-очень сложный пиар у вас! Супер! До такого ещё никто в мире не додумался!
Главврач. А до чего ещё додумались вы?
Дочь Старика. Бросьте. Берите вашу папку, продолжайте научную работу. А я поеду в ритуальную контору...
Главврач. Вы с ума сошли?
Дочь Старика. От вас - это неплохо звучит. Успокойтесь. Сестра, дайте ему моё успокоительное! Я не самоубийца.
Главврач. Это вам так кажется.
Дочь Старика. Я просто хочу найти могилу моей матери и... полить цветочки. Цикутой. У вас нет лишнего флакончика? (Подкашливает)
Главврач. Нет. Все наперечёт. Даже простой стрихнин и тот, извините, весь вышел. У вас бронхит?
Дочь Старика. Жаль. Ну, ничего. А вы не могли бы упростить хоть эту мою задачу?
Главврач. Каким образом?
Дочь Старика. Отец, когда моя мать умерла, прислал мне в Испанию телеграмму. Поставил в известность. Он, наверно, уже так ненавидел её, что похоронил по-быстрому, а мне велел не беспокоиться и не приезжать. Он написал, что не хотел меня беспокоить. Словом, я не знаю, где она похоронена. Вы не могли бы просто зайти к нему и тихонечко спросить два слова: где могила?
Главврач. Боюсь, что нет.
Дочь Старика. Почему? Найдите слова, осторожно, деликатно, как только вы один умеете... (Кашляет)
Главврач. Я не могу. Он не бывает один. Они всегда вместе с... той Дамой. По-моему, у вас астматический компонент. На нервной почве. Вам нужна неотложная помощь.
Дочь Старика. Ну сделайте же что-нибудь! Вы как ребёнок: не могу, не хочу, не буду... Ну что это такое! (Кашляет) Раз в жизни обратилась к врачу за помощью - и одни гадости, отказы, реклама туризма и дискредитация времени! Сестра! За что вашей фирме платят такие деньги? Откуда такое великолепие? Аметистами бросаетесь! Историю болезни в сейфе держите! Что за дурдом?!
Главврач. Именно так. А вчера ещё одна пациентка поступила. За неё бывший муж платит. Пятьсот в сутки! Сам предложил.
Дочь Старика. И что с ней?
Главврач. Смеётся! Круглые сутки.
Дочь Старика. Это что, очень тяжёлый случай? Впрочем, как раз по вашей части, по- моему.
Главврач. Она непрерывно смеётся - знаете над чем? - над демократией. Я пока не разобрался в чём причина веселья.
Дочь Старика. Правильно смеётся. А когда это её (кашляет всё сильнее) пробрало?
Главврач. Вчера. И ещё она икает от "либерализации". Вообще не может остановиться.
Дочь Старика. А муж кто?
Главврач. Бывший полковник. Тоже, скажу вам, штучка.
Дочь Старика (догадываясь). Та-а-к! Да у вас тут просто целое общество собирается! Роковой вы наш. Её, полагаю, Ириной зовут? А полкаш - Сенька Козлов?
Главврач. Арсений. Но, в общем, правильно. Истинный Козлов.
Дочь Старика. Лечите их, доктор, обоих. Им уже не до путешествий. Они уже приехали. Оба.
Главврач. Понятно. Ваших рук дело?
Дочь Старика. Ничуть. Я его просто послала, но сначала она мне его подсунула из детской мести. Так что демократия у неё знаете где?
Главврач. Понятно. С этим я легко справляюсь. Спасибо за подсказку.
Дочь Старика. На здоровье. Но... Вы ушли от могилы. То есть от могилы моей матери. Тьфу, пропасть, от темы ушли. Вы спросите или нет у моего отца, где могила моей матери? Прошу последний раз. Или я сейчас сама туда пойду, в это гнёздышко виртуального разврата, и всё скажу ему в лицо. Я думала, он хоть к старости одумается, а он даже в дурдоме по этому делу пошёл. Да он всю жизнь этим мою мать тиранил, всё на свободу рвался, она же от любви к нему просто умирала! Всю жизнь умирала! И умерла. Я хотела простить его, взять к себе, просто, по-детски, по-семейному... А его, видите ли, и здесь выкозлило! Идите к нему! Или я сама сейчас всё тут разнесу! (Вскакивает и решительно идёт к двери. Кашляет. Останавливается и ждёт: что сделает Главврач. Медсестра медленно продвигается к двери, чтобы не выпустить из кабинета Дочь Старика)
Главврач. Стоп. Пожалуйста, вернитесь. Вы хотели перерыв на рекламу... Идите сюда. (Открывает сейф, достаёт коробку, перевязанную атласной лентой) Посмотрите, пожалуйста, внимательно на эти вещи. (Развязывает ленту. Дочь Старика подходит и смотрит не понимая)
Дочь Старика. Что за рухлядь! Сушёные цветочки, бантик, записная книжка... ой... фарфоровая брошка, брючная кнопка... Доктор!!! Откуда это у вас? Она только мне и только один раз в жизни всё это показывала! У вас ни при каких условиях не может быть этого! Это её реликвии! (Закашлялась астматически)
Главврач. Сестра!
Дочь Старика (оседает на пол). Вор!
Медсестра подбегает к распростёртой на полу Дочери Старика, делает укол, считает пульс. Главврач торопливо убирает вещицы в коробку и закрывает в сейфе. Дочь Старика приходит в сознание, открывает глаза, мутно озирается.

Главврач. Ну вот и славно, вот и всё прошло. Правда, легче?
Дочь Старика. Что это со мной?
Главврач. Ничего страшного. Мы вам поможем. Не беспокойтесь. И кашель прошёл, правда?
Дочь Старика. Фарфоровая брошка... Не может быть.
Главврач. Ложитесь вот сюда, на диванчик. Не волнуйтесь. (Помогает ей встать с пола и перейти на диван)
Дочь Старика. Спасибо...
Главврач. Как видите, ваша мать жива... Это её вещи, её драгоценности, её реликвии.
Дочь Старика. Она... жива? Может, и она... тоже у вас?..
Главврач. Да, она и есть его Дама, та, что с веером из перьев. Его новая возлюбленная - ваша мать. Этот веер ваш отец сам и подарил ей тридцать лет назад. Они не помнят этого. Они любят впервые.
Дочь Старика. Как же это... что же... ведь такое невозможно? Этого не бывает. Наука что говорит...
Главврач. Наука! Жизнь это такая наука, что никакой науке не снилось. Они встретились на прогулке. Я не хотел, не имел права говорить вам всего этого, я вообще не очень ждал вас из Испании, но раз уж вы теперь в курсе, то ответственность за жизнь ваших родителей нам придется разделить. Если они вспомнят, что они были муж и жена, что они не очень давно и очень грубо развелись, что они всю жизнь ненавидели свой брак, каждый по-своему, что ваша матушка от ревности однажды чуть не отравила вашего батюшку, когда он изменял ей прямо на супружеской кровати и всё такое прочее, дружно забытое обоими, - вы представляете, что может произойти с их любовью, когда они сейчас наконец-то связаны настоящим и полностью отрезаны от прошлого? Ну, откроется тайна, и они умрут, но ведь кто-то из них в любом случае умрет первым! Что будет со вторым, пока будет жить? Вы можете представить себе этот ужас запоздалого открытия? Если вы привезете их домой, в привычную обстановку, или на дачу, да куда угодно кроме их виноградной беседки и нашего терренкура, они могут вспомнить, как они смертельно ненавидят друг друга. И неизвестно, кто вспомнит первым и что при этом скажет второму! А тут еще вы, поздний ребенок, под ногами опять болтаетесь, с вашим разводом, кошкой и прочей ерундой. Вы понимаете, что всё висит на волоске?! Я сам не ожидал, что влипну в такую историю, когда буду вынужден с подслушками охранять две чужие памяти от восстановления, как от смерти! И даже без "как".
Дочь Старика. Господи помоги. Я не вынесу. Я хочу покоя. Они опять отняли у меня детство...
Главврач. Подумайте о вашей дочери. У вас дурная наследственность. Объясните девочке, что любить надо живых и своевременно. Запомните: живых и вовремя. Живых. Своих надо любить. Своих. Ближних. Надо стыдиться зла!
Дочь Старика. Да... вы правы... Мы всё думаем, что себя любим, а в действительности... Ближних?... Любить? Как самих себя? Не понимаем. Или невовремя...
Главврач. В забытой действительности он, уже глубочайший старик, бросил её. Свободы захотелось. Мужчины, знаете ли, бывают страшно банальны в любом возрасте. Она окончательно сошла с ума от горя, он похлопотал через знакомых и определил её к нам, а через несколько лет и сам... У обоих, как бы выразиться, выборочная амнезия на прошлую любовь и прошлую ненависть. Вы нашли в папке пожелтевшее письмо? Это она ему отсюда посылала письма, а он их не читал и жёг. А когда ушла его последняя любовница, он перестал топить камин письмами, но бросал их где попало. Одно вот и завалилось за подкладку, а мы, когда его, уже поражённого болезнью, привезли сюда, случайно обнаружили... Ведь он, сердечно полюбив свою прекрасную незнакомку... даму с веером... да-с... распорядился купить новые вещи и сжечь старые... На сей раз ваши родители познакомились на прогулке, когда санитарки везли их в колясках по встречным полосам нашего терренкура - и вот теперь сами видите какая любовь. Бессмертная, как вода. Я смертельно боюсь, что они проснутся. Я не хотел бы видеть эту встречу с истиной... И вам такого - не пожелаю.

Все молчат. Дочь Старика плачет с жалобным поскуливанием. Медсестра поглаживает Мышь. Главврач смотрит в окно. Со стуком падают грабли.

Дочь Старика. Да... Только, пожалуйста, меня - в отдельную палату...

По знаку Главврача Медсестра ставит Мышь на сейф и приносит носилки.


Сцена 4.

На берегу живописного обрыва в инвалидных колясках сидят и смотрят на небо влюблённые. Рассвет. Птички поют. Старик> и Дама, проснувшись и держась за руки, тоже смотрят на небо.

Старик (торжественно). Я видел этот рассвет во сне сотни раз. И почему-то этот обрыв. И сегодня видел. Я знал, что это чудо есть. И вот правда: есть. Правда?
Дама. Правда.
Старик. А вы видели что-нибудь во сне сотни раз?
Дама. Да. Сегодня я вспомнила.
Старик. Можете рассказать?
Дама. Нет.
Старик (изумлённо). Почему?
Дама. Боюсь, что не сбудется.
Старик. И прекрасно!
Дама. Нет.
Старик. Вы пугаете меня. Вы же всё говорили мне. Это наше счастье - говорить!..
Дама. Было (убирает руку).
Старик. Дорогая, любимая, мне так тревожно, словно это не рассвет, а... прямо закат какой-то. Что с вами? Ваша рука!..
Дама. Это невозможно передать словами.
Старик. Ну, пожалуйста, попробуйте, вы всё можете сказать, всё понимаете, я теперь не вынесу вашего молчания, прошу вас!..
Дама. Нет.
Старик. Я не понимаю... Сестра!!!
Дама. Она сегодня выходная. Вчера тут был трудный день. Новенькие поступили, очень тяжёлые... Молодые.
Старик. Откуда вы знаете?!
Дама. Так...
Старик. Помогите!!! Мне душно! Сердце... У вас нет валидола?
Дама. Нет.
Старик. Почему?
Дама. У меня вполне здоровое сердце.
Старик. И вы... не подумали обо мне?
Дама. Подумала. Целую вечность думала. Нет валидола, нетушки.
Старик. Господи, что это? Как это?.. Вы отказываете мне?
Дама. Да, отказываю.
Старик. Почему? Господи, ну что же случилось?!
Дама. Вот и сбылся мой сон...
Старик. Какой ещё сон! Валидол! Скорее!!! Сестра!!! Скорее!..
Дама. Она сегодня выходная. Я же сказала... вам.
Старик. Послушайте, милочка, как вас там... Кстати, как вас зовут?
Дама. А ты забыл?
Старик. Что???
Дама. Здравствуй, Федя. Путешествие окончено.
Старик (вставая с инвалидного кресла). Что вы... ты... сказала?! (С ужасом вглядывается в лицо Дамы)
Дама (вставая с инвалидного кресла). Федя. Что тут такого?
Старик. Ах ты тварь! (Вцепляется ей в волосы, трясёт, чуть не рыдая) Ты умерла! Умри немедленно!
Дама. Причёску попортил, старый дурак, а медсестра выходная.
Старик. Сестра?! Это она тебе всё рассказала?
Дама. Нет. Просто я этот сон уже видела... (Вынимает из волос его ослабевающие руки, размахивается и бьёт Старика по физиономии).
Старик (падая). Помогите...
Дама (улыбаясь). Ну, уж нет. Сегодня эта наука бессильна.

Уходит, сбросив свою инвалидную коляску с обрыва. Старик, задыхаясь, ползёт за ней.
Остальные влюблённые созерцают восход солнца.

Занавес.

[Екатерина]

"СКАЖИ ЭТО БОГУ"




А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас...
Мат. 5, 44

ПРОЛОГ

В те дни я повстречала на Чистых прудах одного забавного человечка. Подстелив под себя огромную полиэтиленовую скатерть, он сидел на скамейке, укутанный в толстое шерстяное, черно-синими ромбами пальто, похожее на плед.
Я гуляла по аллее вдоль пруда - и вдруг вижу это чудо в перьях. Сидит с книгой. Темно-малиновую вязаную шапочку надвинул на брови. Читает быстро-быстро страницы две-три, потом возвращается к началу, достает из кармана маленький круглый предмет с кнопкой - и опять перечитывает прочитанное.
Основную площадь его скатерти, расстеленной на скамейке, занимают большие прозрачные пакеты с книгами, а на меньшей, свободной от литературы, и скукожился этот сосредоточенный читатель в пальто-пледе с желтыми пуговицами. И такой он был милый, уютный, а пейзаж - столь странный, что я не выдержала и пошла с ним знакомиться.
- Добрый день, - говорю, - можно мне тут где-нибудь присесть?
- Да-да, добрый, можно, - торопливо отвечает он, не поднимая глаз, и опять хватается за круглый приборчик с кнопкой. И опять читает прочитанное.
- Как поживаете? - спрашиваю я, пристроившись на окраине литературного поля.
- Еще немного, еще чуть-чуть... - бормочет дяденька.
Ну, думаю, это вряд ли, что еще чуть-чуть. Скорее всего, важная и трудная работа у него, раз он весь такой углубленный, аж кончик носа дергается.
- Вы читали Чехова? - вдруг спрашивает он.
- Читала, - отвечаю я.
- Нравилось?
- И такое бывало, - улыбаюсь я и думаю - посмотрит ли он хоть раз в мою сторону.
- Говорят: гений, гений... - бурчит дяденька недовольно. - А где?
- Что - где? - не понимаю я.
- На какой странице? - и он вдруг резко повернул ко мне свое маленькое безусое лицо с аккуратными морщинками вокруг синих глаз. - Вы кто будете?
- Алина. Гуляю, воздухом дышу.
- Вот вы молодец, детка, что гуляете, а я вот битый час ломаюсь тут и уже дышать не могу. Воздухом... - и он с грустной миной полез в один из пакетов, пошарил и вытянул следующую книгу.
И всё сначала. Читает, перечитывает, приборчик с кнопкой, тяжелый вздох.
- А что это у вас? - не на шутку заинтересовалась я. - Что вы делаете?
- Считаю. Это - секундомер. А это - Чехов. Я тридцать раз просчитал "В овраге" и не могу поймать...
- А что вы... ловите? - удивляюсь я.
- Я ловлю момент истины, - грустно пояснил он мне, очевидно полагая, что я его понимаю.
- Чехов никогда не описывал корриду, - пытаюсь я вернуть его на землю.
- При чем здесь коррида? - он наконец вгляделся в меня внимательно и будто даже вынырнул из великих глубин, в коих барахтался до моего появления.
- А при том, что "момент истины" переведен с испанского; это когда специально обученный человек попадает острием своего смертоносного оружия в уязвимое место специально обученного быка, и последний начинает умирать.
- Да что вы! - дяденька потрясен. - А почему же все пишут книжки, статьи, делают телепередачи с таким...хм... убийственным названием? Вы замечали - сколько этих моментов истины в заголовках?
- Конечно, замечала. Но я не из тех, кто любит писать в дорогую редакцию. Образование - дело личное.
- А надо, надо писать! - он вдруг совсем опечалился. - Писать!.. Это страшное дело.
- Почему же? - я поняла, что он перескочил на какую-то другую тему. Мне стало еще интереснее.
- Вот мне заказали сценарий. Я их по жизни написал тучу. Но тут понадобился такой сценарий, чтобы всё близко-близко к современной истории нашего дорогого Отечества, документально и реально, как у Чехова в рассказах о мужиках и бабах, но - с элементами триллера, и чтобы все плакали от разных чувств. Понимаете?
- Наверно, понимаю. Но не вижу проблемы. Нормальный заказ. Надеюсь, вы вовремя сдадите текст, - утешаю я его.
- Нет, не понимаете, - вздохнул он. - Вы, наверное, никогда не писали ни прозу, ни драматургию.
Я промолчала и стала что-то искать в своей сумочке, чтобы отвлечь дяденьку от расспросов о моей профессии: в магазинах города активно продавалась моя очередная книга.
Он уже не мог остановиться. Какая-то беда переполняла его сердце и рвалась наружу.
- Я с секундомером, тридцать раз, очень внимательно прочитал гениальный, как сказал мне заказчик, рассказ Антона Павловича "В овраге", от которого я и без секундомера плачу, как обиженный ребенок, и ни разу не поймал момента, где у Чехова начинается драматургическое, каноническое, обязательное в любой завязке вдруг!.. Вы понимаете? Чехов пишет без вдруг! Или я полный идиот.
Дядечка поежился, поплотнее закутался в пальто-плед и устремил прямо в Чистый пруд загоревшийся взор. Видимо, надеялся остудить его в ближайшей проруби. День был теплый, лед пошел пятнами, похожими на проталины.
- Вы чересчур самокритичны, - встряла я в его мероприятие, опасаясь, что пруд растает раньше срока и выйдет из берегов, кипя и булькая.
- ... даже в "Даме с собачкой", даже в ней, - продолжал он свою невероятную исповедь, - нету никакого вдруг, потому что сначала появляется она, а потом он. Вот если бы сначала он, а потом вдруг она...
- Они появляются одновременно, в соседних предложениях. А на другой странице, при посредничестве белого шпица, начинается ваше вдруг, - попыталась я еще раз.
- Ничего подобного, уважаемая, ничего подобного! - воскликнул он и для достоверности протянул мне одну из книг, разбросанных по скатерти. - Вот, читайте!
Книга послушно раскрылась прямо на "Даме с собачкой".
- Я уже читала, - сказала я, но книгу взяла и полистала. Томик был густо проложен белыми бумажками-закладками с неразборчивыми карандашными пометками.
- Ничего, кроме банального курортного романчика, там не начинается! - кипел дяденька. - И будь в те времена попроще с разводами и общественным мнением, то всю их новоявленную любовь в кратчайшие сроки можно было бы считать новопреставленной. Вот так-то!
- Вы уверены? - серьезно спросила я.
- Конечно. А вы сами, сами-то - что вы знаете о любви на курорте, о любви в семье, о вздохах на скамейке? Что в ней вообще осталось, кроме обычного везде и всегда сопротивления окружающей среды? Вы знаете хоть один сюжет, в котором интрига держалась бы на любви как таковой? - и он опять посмотрел мне в лицо, очень грозно.
- На курортах я пока не любила, в семье - было дело, даже несколько раз. На скамейке - не помню. Ах, да, была и скамейка, - честно перечисляла я, не зная, чем успокоить несчастного сценариста, вдруг дошедшего до чудовищного открытия, что бывают гениальные произведения без правил.
- Мы с вами и сейчас - на скамейке, - сказал он и неожиданно улыбнулся.
- И накакого вдруг, - согласилась я.
- Опять вы меня не поняли. Да я старая развалина, а вы молодая и красивая, и между нами не может быть никакого вдруг, потому что вас явно интересует секс, а мне он не очень нравится как пустая трата времени и сил. Вот и вся любовь! - хихикнул он.
- Вот это да! - я была потрясена. Он, оказывается, не только воду в пруду взорами кипятил, он, оказывается, успел рассмотреть меня и даже сделать верные выводы.
- Съели? - опять хихикнул он. - Вы, небось, из Храма топаете?
- Вот это да! - повторила я. - Небось. Топаю. Как вы догадались?
- Вот уж бином Ньютона... Явно брючная дама, но сегодня под пальто надета юбка, в сумке головной платочек: правила соблюдаете. Глаза как заплаканные. О! я знаю, зачем вы туда ходили, - и дяденька поднял руку.
- Очень обяжете, если скажете - зачем, - попросила я.
- Очередную головную боль себе выпрашивали. Уверен. Вы решили, что мужики все кончились, и пошли просить Всевышнего подбросить вам что-нибудь из неприкосновенного запаса, - торжественно объявил он.
- Да-а... - вздохнула я. - Вот как я, оказывается, выгляжу сегодня...
- И не скажите, что я ошибся.
- А я не знаю. Может, вы и правы. Начитались тут Чехова с секундомером. От таких литературно-математических занятий чего только не сделается с человеком, - я поправила юбку, застегнула сумку и встала. - Спасибо, голубчик. От всей души желаю вашему сценарию вдруг появиться на свет.
- Берегите голову, - ответил он и привстал, прощаясь.








НЕОБЫКНОВЕННЫЙ КОНТРАКТ,
ИЛИ
ШАМАНСКОЕ ШАМПАНСКОЕ

Хрусталь хитренько звякнул. Собеседники медленно выпили шампанское.
- Очень хорошее, - сказала дама. - Шаманское!..
- Вы любите каламбуры? - спросил мужчина, поддевая устрицу.
- Нет-нет, не люблю. Любить каламбуры - удел физиков-теоретиков... Отставных полковников. Альпинистов с гитарами... Могут безболезненно острить сколько захотят, - ответила дама, разбирая королевскую креветку.
В ресторане было безлюдно и тихо. Пришел и ушел официант. Время спокойно стояло на месте, не мешая сотрапезникам общаться.
- А я врач, - сказал мужчина, - но тоже не люблю каламбуров.
- Это меня очень обнадеживает: значит, договоримся. Давайте сегодня питаться только рыбами и продуктами моря, ладно?
- Прекрасная мысль, - согласился мужчина. - Позвольте представиться полно: профессор, доктор, директор собственной клиники, обеспечен, женат, дети, машина, дача, квартира, книги, переводы, международные симпозиумы, словом, Василий Моисеевич Неведров.
- Я знаю. Очень приятно. Алина N, литературный работник.
- Я тоже знаю. Чудесно. Псевдоним?
- Конечно.
- Да-да, и благозвучный, - подтвердил Василий Моисеевич. - Чуть отдает Востоком, но в меру.
- Вот именно. В меру. На самом деле, ничего особенно восточного ни во мне, ни в моем псевдониме нет. Там... а... впрочем, об этом позже. Вы не удивлены моим приглашением?
- Помилуйте, я же врач. Мы не удивляемся, особенно в моем возрасте.
- И я могу начать? "Буря протеста, переходящая в овации, данные нам в ощущениях..."
- Как угодно. Но ваши креветки остынут. Их лучше есть молча. Физический мир - это энергия, реагирующая на наши мысли.
- Вы правы, я неуместно спешу. Приятного аппетита.
- Да-да, приятного аппетита, - отозвался профессор и сосредоточился на своих устрицах.
Официант убрал первые тарелки. Дама сполоснула пальчики в стальной лоханочке с лимоном и сказала:
- Так вот, доктор: я - боюсь. Ведь этот недуг как раз по вашей части?
- В частности, и этот. Только вот ваш цветущий вид не выдает никакой болезненности или испуга.
- Доктор, я совершенно здорова и ничем не испугана. И никем. Дело в другом: я боюсь. Мне надо - по контракту - написать книгу. Издательство ждет, переводчики ждут. Я, понимаете ли, известна как сочинитель любовной прозы. Этот товар никогда не выходил и не выйдет из употребления. Но я боюсь...
- ... неужели чистого белого листа? - подхватил доктор с усмешкой. Он прекрасно знал, что почти все писатели прозы давно пересели на компьютер. Привилегию писать рукой, на настоящей бумаге, при свечах, пером и чернилами - чисто технически смогли сохранить за собой только поэты, и то не все.
- Представьте, да. Чистого и белого. Понимаю вашу иронию. Интересно, когда будет суп? - дама повернулась в сторону зеркального коридора, откуда появлялся тихий официант.
- У нас очень большой и сложный суп. Один на двоих. В нем плавают самые разные крокодилы. Так что готовьте место.
- Странно, вы тоже называете морскую продукцию крокодилами. Как и я.
- Это странно? - переспросил доктор с легчайшей укоризной.
- Ах, простите. Вы же профессор. Так что же вы мне посоветуете?
- А вы возьмите лист, то есть включите компьютер, и начните примерно так: "Они встретились на золотистом пляже ранним утром. У нее были огромные голубые глаза, а у него - крепкая круглая задница...". Можно наоборот.
- Потрясающе, - рассмеялась Алина. - И что дальше?
- Ну... дальше они вошли в ласковую, можно шелковую, воду моря, реки или озера - в зависимости от их материального положения, - ну это вы продумаете отдельно... Только не пишите, что они вошли в океан.
- Интересно, почему?
- Это на вас креветки так действуют?
- Да.
- Поясняю: обычно океан от озера отличается силой и буйством. Там не поплаваешь просто так, за здорово живешь. Вы плавали в каком-нибудь океане? Да подождите, плакать будете потом, дома... Продолжим. Они вошли в воду. Дальше два варианта. Первый. Они прекрасные пловцы - оба. За минуту они удалились от берега на чемпионское расстояние. Потом легли отдохнуть на спины. Отдохнули. Потом сами понимаете...
- Каждый сильно удивился, что в воде это возможно.
- Правильно! - воодушевился профессор. - А подобное удивление выдает крайнюю молодость наших героев - с точностью до года рождения. Они еще не знают, как это прекрасно в воде, значит, вся их любовная истома пока только теоретическая и впереди у них тернистый путь познания друг друга и этого. И так далее...
- Немножко Колетт, капелька Саган... А второй вариант? - подбодрила Алина.
- Пожалуйста. Он умеет, а она не умеет плавать. Или наоборот. Под ее ногой вдруг камушек, оступилась, закричала, он спасает ее, далее со всеми остановками.
- Спасибо, доктор, - кивнула Алина с удовлетворением. - К выносу сложного супа готова. Аки юная пионерка.
- Официант, суп!
- Вы мне очень помогли. А то было так страшно, так страшно начать...
- Ну ладно. Не нравится в воде, давайте начнем ваш роман на суше. Например... да, спасибо, поставьте, пожалуйста, сюда, - доктор передвинул свой бокал в сторону.

Официант сказал по-французски - наслаждайтесь, мсье, - и удалился.
- Что он сказал? - удивилась Алина.
- Велел наслаждаться.
- Почему он так сказал? - еще больше удивилась Алина, рассматривая громадную керамическую емкость с огнедышащим бурым варевом.
- Шутка. Он образованный.
- У нас две тарелки?
- Ни одной. Сейчас он быстренько догадается их принести. Это блюдо даже на двоих избыточно, а ведь это - одна порция.
- Как хорошо, что я пригласила вас именно в этот ресторан. Вы очевидный гурман. Ах, да, симпозиумы, путешествия. Вы знаете мировые кухни.
- Разумеется. Иначе я был бы плохим врачом и не возглавлял бы собственную клинику, - объяснил профессор.
Официант принес две тарелки и разливную ложку.
- Странный официант, - заметила Алина. - В таком шикарном ресторане - и вдруг такое... хм... синкопированное обслуживание!
- Молодой еще, - пояснил профессор, разливая суп. - Ну прямо как наши, то есть ваши, любовные герои. Может, вам именно такого охломона и вывести? Ну, может, не в главные герои, а на вторые роли?
- Ну конечно, - мигом согласилась Алина. - И в капле официанта отразится Вселенная...
- Действительно, а какая разница? Вы говорите, что часто пишете. Вам что - до сих пор не все равно про кого?
- Да в общем-то все равно. Все романы автор пишет про себя. Помните: "Мадам Бовари - это я". Флобер, - уточнила Алина.
- Спасибо за науку. - Профессор сосредоточился на супе.
Литературная дама с удовольствием последовала его положительному примеру.
- Понравилось? - спросил профессор через десять минут, вытирая усы.
- Вы про суп?
- Да с супом всё ясно, он гениален. Я про мою консультацию.
- Очень, - горячо согласилась Алина. - Суп бесподобен. Сколько я вам должна? У вас почасовая оплата?
- Это зависит, как говорят англичане. Бывает поресторанная. Бывает пороманная. Покантатная, пооперная, попесенная. Смотря кто обращается за помощью. Ваша приятельница, направившая вас ко мне, платила, так сказать, побалетно. Как получит новую партию в новом спектакле, так и платит. Балерина она способная, получает неплохо... Кстати, у нас еще десерт впереди.
- Я не смогу.
- Сможете. Горячие, обжаренные во фритюре бананы с двумя шариками хрустящего, ледяного, сливочного мороженого, - от этого еще никто не мог отказаться.
- И все-таки: как мне расплатиться со знаменитостью?
- Обед оплачиваю, разумеется, я. Так будет естественнее. Роман, придя домой, начинаете сочинять вы. Это менее естественно, но я уже привык, что современные женщины постоянно занимаются не своим делом. Далее: время от времени вы мне звоните, я назначаю встречу в клинике, вы приносите очередную главу или что у вас там получится; я читаю и комментирую ваш труд, назначаю цену - за каждую новую порцию отдельно и вне зависимости от качества труда. Вы возвращаетесь к письменному столу и так далее. И пока ваше творение не обретет приличный вид, вы платите мне гонорар.
- Вы сумасшедший или прохвост? - осведомилось Алина. - Меня даже знаете на какую премию выдвигали?!..
- Догадываюсь. Так вот: чтобы в следующий раз не задвинули обратно, вам нужен я. Собственно, вы с самого начала это знали. Деньги у вас есть, я уточнял. Храбрость подрастеряли - это понятно. Всё, что вы написали доныне, сбылось, включая гадости и мерзости. Это тоже понятно. Слово сильнее камня. Падает на голову. А вот и бананчики! - профессор очень обрадовался официанту, поскольку уже утомился играть с дамой в прятки- непонятки.
Сказочный десерт еще на пять минут вывел собеседников за скобки всех искусств, кроме важнейшего, то есть кулинарного.
- Ух ты! - выдохнула Алина, по-детски облизываясь. - Невероятный прилив творческих сил! Как это вам в голову пришло?
- Грубить - в вашем интересном положении - это нормально. Но могу и пояснить: голова - она на то и голова, чтобы ею есть и грубить.
- Доктор, я вам доверяю! - легкомысленно воскликнула дама. - Если уж вы сумели так накормить меня! Крылья режутся!
- Да, осталось захлопать в ладоши и сплясать. Подпишем контракт? - он открыл саквояжик и достал документ.
Алина прочитала. В бумаге были проставлены все до единого реквизиты, включая точный домашний адрес клиента Алины N. вплоть до этажа и кода в подъезде. Писательница притихла.
- Я, дорогая писательница, очень большой педант, - сообщил ей профессор. - И суюсь в воду, только зная броду.
- Ничего себе! - сказала она. - А как?.. Почему?.. Слов нет.
- Будут, - пообещал профессор. - Подписываете? Заметьте, что мой автограф там уже есть, на обоих экземплярах. И печати, и счет в банке, и - я уважаю закон - пункт об остоятельствах непреодолимой силы.
Алина внимательно изучила упомянутый профессором пункт: война, революция, стихийное бедствие...
- Но тут нет еще одного обстоятельства! - воскликнула бедная женщина.
- Вы имеете в виду вашу безвременную...
- Вот именно. Мою. И вашу. А контракт считается выполненным только после окончания произведения!
- Извольте, мадам, поясню. На белом свете нет ни одного реально незаконченного произведения. Как и безвременной кончины. Если автор, так сказать, не успел (как пишут невежественные литературоведы, перо выпало из похолодевших рук) - значит, больше не мог. Всё. Его отключили. Кончилось небесное топливо. Хотите с десяток примеров?
- Нет, - вздрогнула Алина. - В другой раз.
Она взяла протянутую ей ручку с золотым пером и расписалась на обоих экземплярах контракта.
- Спасибо, мадам. И не думайте, пожалуйста, что я мефистофельствую на ваших простодушных костях. Nil actum credens, dum superesset agendum. Латынь: "Если осталось еще что-нибудь доделать, считай, что ничего не сделано".
- И не думаю... о моих костях, - согласилась Алина. - Я тоже так считаю. Как и ваш Цезарь...
- Я рад, что вы знакомы с древними источниками. Они отменно помогают пониманию современности. Так вот: мотив моего поведения, а также причина процветания моей клиники очень современны. Очень своевременны, если угодно.
- Буду рада... - приготовилась измученная писательница.
- Буду краток. Всё - понимаете? - всё уже написано. И пером, и топором. И если у кого-то где-то еще что-то свербит в одном месте, то остановить этого несчастного можно только силой. Нужно остановить.
- "Я - часть той силы..." - начала было Алина.
- Перестаньте. То было написано во времена культуры. А теперь у нас цивилизация. Культура еще может быть, все еще живы. Но позволить гражданам бесцельно, из пустого тщеславия марать бумагу, холсты, топать по сцене и так далее - это уже... непозволительно. Я не превышаю своих человеческих полномочий. Не лезу в состав высшей администрации. Я просто врач. И обратились вы ко мне совершенно добровольно. А поскольку вы талантливы - я всё ваше читал, - то именно от таких, как вы, может выйти наибольший вред человечеству. Вибрации одной талантливой книги могут осушить болото, остановить взвод солдат, уронить кирпич с крыши, вызвать наводнение и так далее. Но особенно страшны действия так называемых недоделанных великих произведений. Ну тех, которых не бывает в принципе...
- Моя подруга, балетная, говорила, что вы очень симпатичный мужчина, - вдруг сказала Алина.
- Она тоже ничего, - ответил профессор, позвал тихого официанта и попросил счет. - Но запомните: с этого дня, Алина, - как бы ни сложилась жизнь, умирать нам с вами придется вместе.
- Это, видимо, образное выражение, да, доктор?
- Да, больная...




ШАГ ВПЕРЕД, СТО ШАГОВ НАЗАД

Алина с удовольствием проснулась и с неприязнью посмотрела на часы. Потом на календарь - с ужасом. Сегодня - день первого визита к профессору. "Господи помилуй, - подумала она, - во что же я влезла? Дописалась, милая, досочинялась. Собираюсь советоваться за свои же деньги - с врачом! И о чем? О сохранении меня - в литературе, в здравом уме, в твердой памяти... Впрочем, контракты надо выполнять. Уговор дороже денег... Назвался груздем - полезай... Не в свои сани не садись...". Продолжая брюзжать, она залегла в горячую ванну и закрыла глаза.
"Что бы такое выдумать, чтоб не пойти к нему сегодня?" - вот к каковой нечестной цели устремились ее помыслы.
Отговориться нездоровьем невозможно. Она здорова, и доктор это знает, - вчера беседовали по телефону. Сказать, что не написала ничего путного - это вообще бессмысленно: в контракте записано, что нести в клинику надо всё подряд, что ни напишется. Отказаться от контракта - запрещено контрактом. Плюс жесткий штраф по неотменяемой схеме: у профессора есть доверенность на ее банковский вклад.
"Может, притащить что-нибудь чужое?.." - вкралась негодная идейка. У Алины издавна хранились кипы рукописей непризнанных гениев, временами советовавшихся с нею - с нею! - по поводу. По тому же поводу.
"Заодно и посмотрим, что скажет великий врачеватель исписавшихся, истанцевавшихся, испевшихся и прочих..." - с хулиганским выражением лица, еле успев вытереться, Алина босиком побежала к шкафу, где хранились пожелтевшие шедевры.
Мгновенно нашлась папка с безжалостным названием "Возвраты". Первая порция: "...Она любила витой узор из бивней и бус". Нет, это не пойдет. Доктор мигом раскусит подлог, потому что Алина никогда не любила красивые вещи до такой витой степени. Штраф.
Следующий автор: "Сашенька вынула замерзшими ручками из кармана шубки морковку...". Ну, а это уж был бы первосортный блеф. Суффиксы-то - уменьшительно-ласкательные. А умиление любыми действиями любого ребенка Алина никогда в жизни не описала бы в собственных сочинениях. И это профессор тоже поймет с первого же слова и выпишет штраф.
Так. Кто у нас еще тут завалялся? "Перед зарей в августе тучи заволокли звездное небо...". Ага, конечно. Осталось только воспеть радости грибного дождя и все дела. Полная близость с родной природой. Оно, конечно, бывает, но не с Алиной, точнее, не сейчас. Штраф.
Переворошив первую папку, она все-таки нашла одно вполне пристойное сочинение про любовь - без суффиксов, детей и немотивированных звезд. Вспомнила имя и лицо автора. Вообще-то очень приличный человек. Богатый, с благотворительными фондами, с хорошим чистым голосом. Меценат, русский, похож на красивого доброго медведя. Нет, не подходит. У него не было своего стиля, но была совесть. Правда, он путал пятикнижие с двуперстием: он очень любил числа, все равно какие, но пользоваться ими умел только в своих коммерческих операциях. А прозу свою писал как в глубоком счастливом обмороке. Отпадает. Штраф.
Алина оделась, выпила кофе и пошла на второй штурм шкафа. Вынырнула громадная рукопись в крепком кустарном переплете, с пожелтевшими листами. Страница с именем была неаккуратно вырезана, словно автор навек решил избавиться от самого себя: волнистый край обреза измягчился, истрепался, - видать, давно это было.
На второй же странице Алина, дрожа, обнаружила: "Он как никто знал, что в самом себе он умер давно, и ничего нового сотворить уже никогда не сможет. Он помнил, что когда-то написал какую-то книжицу, но о чем она была, он совершенно не мог вспомнить. Иногда он даже начинал думать, что его самого вовсе и не существует, а его просто выдумали люди. Но, спохватившись, он усилием воли заставлял себя верить в свое существование".
Алина поежилась от неприятного совпадения чувств - своих и героя из цитаты. Она ясно увидела этого анонима, вспомнила свои встречи с ним - и вдруг поняла, кто заразил ее бессилием и смертью. Очень давно она не вспоминала этого человека, вытеснив его другими и разными. Но рукопись, мирно валявшаяся в шкафу, оказывается, все эти годы излучала, излучала, излучала...
Об этом жуткой радиации таланта и говорил профессор тогда, в ресторане. Убийственные вибрации гения, переполненного злодейством. Вернуть ему рукопись? Так просто? И тогда что - шкаф, вся квартира, вся душа Алины, наконец, - всё это очистится? И вред многолетнего лежания этого текста уйдет? А куда уйдет? Может, данный автор вообще забыл, где хранится его старый роман...
Алина, как выражаются графоманы, физически почувствала яростное, непотускневшее присутствие этого автора - кругом, везде, по всем радиусам ее бытия. "Прочь, собака!" - некрасиво подумала сочинительница. Но было поздно. Она его вспомнила целиком, от ушей до хвостей. Когда-то она его любила до смерти. Точнее, так: любила, но только до смерти. Потом разлюбила. Или?
Она запрятала его рукопись в глубину шкафа. Пусть пока поспит.
Прыгнув за компьютер, она быстренько вытащила коротенький текст из собственного дневника, очень старую запись, подредактировала, подобессмыслила, напустила туману, втиснула пару красивостей и облегченно откинулась на спинку своего любимого вертлявого рабочего кресла. Начинаем!

***

- Доктор, здравствуйте! - вопреки договоренности, Алина позвонила Василию Моисеевичу в день визита. - Я...
- Э-э, нет. На воре шапка горит? - усмехнулся доктор.
- Ах, какой умный доктор попался, - с досадой сказала Алина.
- Не выйдет, дорогая. Первый же визит пытаетесь испортить! Нехорошо. Единственное, что я могу вам сегодня разрешить - это перенос времени. Мы на полдень договорились? Не успели? Давайте в пять. Ладно? Успеете? Успеете. Закройте все ваши архивные шкафы - и за дело. Не в моих же, в конце концов, интересах ваше творчество. Впрочем, в литературе всё есть цитата, сами знаете...
- Доктор, к пяти я только и успею что процитировать, - пожаловалась Алина, потрясенная осведомленностью доктора.
- Ничего страшного. Главное, чтоб поприличнее, с чувством. Или, знаете, напишите мне какую-нибудь сексуальную сцену. По памяти, но без документалистики. Вы еще помните что-нибудь из этой области?
- С трудом, - призналась Алина.
- Чудесно. Вот и напишите, почему это вдруг вы - и с трудом, - посоветовал профессор.
- Хорошо, уважаемый любитель чудесного, - пообещала Алина и положила трубку.




"НЕ ВЕРЮ!"

По дороге в клинику Алина купила шоколадное мороженое, которое терпеть не могла. Тут же пошел мелкий дождь, который она очень любила.
"Тьфу ты, - вздохнула Алина, - и никакой, даже мелкой, гадости не могу сама себе сделать. Всеблагая Природа сразу кидается все уравновесить..."
Прикончив мороженое, она подозвала такси. Машина мгновенно остановилась, а водитель даже не назначил цену. "Продолжается", - констатировала Алина, втайне надеявшаяся, что все такси будут заняты, а все водители глубоко корыстны, и она опоздает в клинику, а еще лучше - заблудится.
Но ровно в пять она вошла в кабинет профессора и положила на стол несколько листков. Доктор, посмотрев на листки с хорошо скрытым омерзением, начал читать.


"Григорий, как и предполагалось, не звонит. Золото, а не мужик. Умрет, но счастлив не будет. Ни за что! Не заставите! Почему мне так везет на одиноких гениев!.. А ведь я могла бы рассказать ему об адриатическом розовом триптихе! Он бы понял!.. Сколько ж можно крошить текст восклицательными знаками...
Триптих. В одном адриатическом саду, рядышком, стоят: бутон на длинной ноге, вот-вот лопнет, переполненный соком и жизнью; рядом роза, просто распущенная, чуть вяловатая роза, но еще вполне, вполне... А по другую сторону бутона, на своих отдельных ногах, покачиваются плоды. Толстые, кругло-приплюснутые, набитые розиными детишками, с милыми темно-зелеными хохолками на макушках.. Как гиперболизированные шиповники. И так везде: бутоны, цветы, плоды. Всё рядом, всё соседствует. Кругорозоворот в местной природе. Красота.
Странен мир моих ассоциаций. Сказала красоту, а вспомнила красные трассы за моим темно-синим вечерним окном в октябре 1993 года на Пресне. Почему особо страшные, трагические, умопомрачительные воспоминания суть самые легкие? Может быть, так только у меня? А может, просто разум не в силах задерживаться на огневых точках и со свистом пролетает вроде как под-над минным полем, чтоб не коснуться еще раз? Не знаю.
Да, но и в приятные воспоминания погрузиться - именно погружением, с головой, - я не могу. Там нечего делать. Мужчины... Я не припомню ни одного полового акта, в котором мне хотелось бы поучаствовать еще раз. Меня мои акты не волнуют. Возможно, для такового волнения нужна старость. Настоящая, с сединами, морщинами, суставным хрустом?
Кто знает...
Эти очаровательные итальянские старушки в норковых манто, с низкими голосами, ну те, что отдыхали в январе на Адриатике, - они совсем не походили на воспоминательниц. Живые, искрящиеся, под руку, точнее, за руку со своими холеными буржуазными стариками, они были такими настоящими синьорами, такими настоявшимися, выдержанными в темных бутылках...
Наши отечественные бабушки на синьор, даже на сударынь, - не тянут. Умирают заживо, кляня скупой пенсионный комитет.
Выходят на митинги, с флагами. Как я устала от невеселых лиц моих соотечественников. И ведь что печально: нет никакой надежды увидеть другие лица окрест. Чтобы увидеть другие, надо покинуть эту окрестность и полетать на самолетах иноземных авиакомпаний...

Да где же этот чертов Григорий! Я не могу больше ждать. Ему одному всё можно, а он так редко пользуется этим. То есть мною. Хотя и любит.
От Григория всегда идет волна. Он весь убран широко распахнутыми воронками, из которых хлещет эрос. Касаешься его тела - и всё. Любовь пошла. Полетела тонкая энергия по изящной параболе ввысь, на небеса. Такой вот мерзавец, этот гений. Солнышко мое, твою мать..."

- Спасибо, сударыня, - сказал доктор и бесстрастно выписал счет. - Полный бред, осколочные ранения в абсолютно разные места. Но вы явились - все-таки явились, как ни крутились, - строго в назначенный день, поэтому сегодня обойдемся без штрафа. Тем более это действительно ваш собственный текст, а не ворованный из шкафа. И не спрашивайте, откуда я знаю про шкаф!
- Я и не спрашиваю, - отозвалась грустная, пустая Алина. Нелегко обмануть врача.
- Отлично. Следующий визит ровно через две недели, но не в пять, а в полдень, как положено. Больше не опаздывайте, я занятой человек. И давайте все-таки поближе к роману. С такой чушью вы не сможете показаться в приличном обществе. От вас отвернутся издатели, переводчики, родные и близкие. И еще раз прошу, требую: никаких подлинных историй, никакой документалистики, никакого прошлого, даже если вспомнится что-то красивое. Розочки на брегах Адриатики - вот максимум так называемой правды. А мужское лицо, чем-то вас обидевшее - ах, не позвонил! - ни в коем случае. Да хоть он вообще бы на Марс улетел. Или женился на антилопе. Что угодно! Забудьте. Поняли? Оштрафую.
Алина взяла счет, кивнула и встала.




ИНТЕРВЬЮ ПОСЛЕДНЕГО ЛЮБОВНИКА

Omnes vulnerant, ultima necat *

"Чушь! - обиженно повторяла Алина, топая домой под дождем. - У меня чушь! Сам дурак!".
В кармане затилинькал мобильный:
- Я не дурак, - сообщил ей профессор. - Хотя, конечно, сам.
Отбой.
Алина выключила мобильный и спрятала в сумку, на самое дно, подальше от яснослышащего профессора.
Дождь перестал быть мелким, укрупнился, охладился, и Алина решила зайти в какое-нибудь маленькое теплое кафе. Она вспомнила, что еще не ела сегодня. Платье уже мокрое, очки залиты водой и не пропускают картины мира. В кафе, скорее!
Заведение оказалось сплошь деревянным: лавки, столы, даже приборы. Уютно, как в избушке. Девушки в цветастых фартуках с орнаментом. "Сейчас принесут балалайку, лапти, матрешку и клюкву" - подумала Алина, усаживаясь в дальнем углу.
Но принесли телекамеры. В избяную тишь кафешки вдруг вбежали шумные операторы в спецжилетах со спецкарманами для запасных аккумуляторов, быстро повставляли шнуры в розетки, выставили съемочный свет и закурили, оглядываясь на входную дверь.
Первой вошла долговязая брюнетка с утрированно тонкой талией. Она несла себя скромно-торжественно, покачивала задиком в черных трикотажных брюках и ответственно понимала, как призывно торчат ее моложавые груди под голубой водолазкой.
"Режиссерша? - без интереса прикинула Алина. - Нет. Ассистентша? В любом случае, одета и намазана не для кадра: пудры маловато, возраста многовато. Кто же следующий?"
Дверь держали открытой, ожидая кого-то более главного, чем круглоглазая моложавица в натянутом, как на манекен, трикотаже.
В открытую дверь прибоем ворвался запах дождя, прохладной вечерней свежести, легкого французского одеколона, - и вошел высокий холеный мужчина в классических полуботинках, с полуулыбкой потомственного интеллигента.
Ударил свет, заработали телекамеры. Брюнетка неторопливо убралась в сторонку, всем видом подчеркивая свою неслучайность, села неподалеку от Алины и принялась собственнически озирать арену. Ее глаза вращались, как те полупрозрачные глобусики в заставках Internet Microsoft: то в себя заглянут, то на людей нацелятся, и так непрерывно.
Мужчина весьма царственно поздоровался с репортерами, с метрдотелем, сел в заготовленное кресло, поправил синий гастук в мелкий красный колокольчик, оглянулся на чернявый манекен с интернет-глазами и собрался было что-то сказать в камеру, на пробу звука. Но в этот миг какое-то неожиданное впечатление отвлекло его. Он сначала не понял, отвернулся, потом резко повернулся в сторону Алины, вгляделся - и узнал.
Алине показалось, что у мужчины свело шею, поскольку он застыл с неудобно повернутой головой, а с лица осыпалось светское выражение, приготовленное для съемки.
Главный репортер встрепенулся, подскочил:
- Степан Фомич, может, вам воды?
- Да-да, если можно, - прохрипел Степан Фомич и попытался вернуть голове анатомически оправданное положение. Но шея не слушалась.
Алина поняла, что срывает съемку и подозвала одну из девушек в вышитом фартучке.
- Скажите, поблизости есть еще что-нибудь, похожее на ваше кафе?
- Да разве вам у нас плохо? - огорченным шепотом залопотала девушка. - Сейчас отснимут этого... Говорили, что не больше пятнадцати минут. Просто это все нужно какому-то заморскому телевидению, нам так объяснили, поэтому снимают в нашем, так сказать, русском интерьере. Да вам-то вообще не о чем беспокоиться. Здесь вас и не видно, в углу-то.
- Видно, - сказала Алина. - Ладно, пойду сниму с него паралич, а то в самом деле голодной останусь.
Она медленно встала, медленно подошла к мужчине. Он тоже хотел встать, но мешала петличка микрофона на лацкане, проводок зацепился, и он замер в неуклюжей позе на полдороге.
- Ничего-ничего, Степан Фомич, - утешила Алина, - лучше садитесь обратно, а то проводок оторвется. Он ведь не рассчитан на встречу с привидениями. Здравствуйте.
Мужчина плюхнулся в кресло и с кривой улыбкой сказал:
- З-здравствуйте. Очень рад. Вот - интервью даю. Для канадцев.
- Конечно-конечно, - кивнула Алина. - На каком языке сегодня?
- На обоих, - постукивая зубами, ответил мужчина.
- Прекрасно. Уверена, что вы, как всегда, блеснете на обоих. Желаю успеха. А я тут просто ем, точнее, собираюсь. Не отвлекайтесь, пожалуйста. Я постараюсь не чавкать во время вашей канадской съемки. Счастливо.
Возвращаясь в свой угол, Алина заметила, что у трикотажной брюнетки тоже что-то случилось с анатомией, в частности, куда-то поползли дрессированные груди. Будто захотели спрятаться. Дама, несомненно, всё видела и слышала, но как вести себя - решить не успела. Глобусы вдруг остановились Африками к авансцене.
Озадаченные операторы только сейчас заметили, что не выключали камер, и весь сюжет отснят с двух точек и со звуком. Режиссер взглянул на часы и крикнул: "Начинаем!". На перемотку времени не оставалось. Журналист-интервьюер схватил микрофон и забарабанил по-английски что-то про положение либералов в России и в мире.
Степан Фомич, которому по-английски всегда было легче врать, чем по-русски, с готовностью и даже счастьем ухватился за тему, и понеслось. Дама с непослушными сиськами чуть успокоилась и дерзко взглянула в угол, где Алина уже вовсю уплетала борщ. Не встретив никакой реакции, дама постаралась вернуть себе первоначальный скромный вид - с аппликацией тотального торжества на торцах и фасаде, - но глаза так и остались слишком круглыми. Интернетик завис.
Интервьюер перешел на французский. В ответ гость программы ворвался во вторую тему, как нож в теплое масло. Он почти пел, рокоча о свободах и равенствах, - и владение частной собственностью, воспеваемой им в избушечном кафе, казалось единственно важной функцией любого организма - вплоть до кошачьего, собачьего и муравьиного. Залогом успеха.
Алина перешла к блинам. Заявленные пятнадцать минут давно вышли, и она с озорством подумала, что уже можно бы и чавкнуть. Но воздержалась.
- ...Что будете пить? - повторила вопрос официантка.
Алина встрепенулась, извинилась и попросила медовухи. Девушка убежала, стараясь не запутаться в проводах.
Дама с глазами тормознула официантку и потребовала мартини.
- У нас такого не бывает, - огорченно сказала девушка в русском фартуке. - Вот через дорогу - европейская кухня, там всё-всё такое...
- Вот и сбегайте через дорогу, - порекомендовала ей дама, устанавливая груди на места.
- Нам туда нельзя, - жалобно объяснила девушка, - понимаете, никак нельзя. Не наш профиль.
- А мешать ответственным съемкам - можно? - прошипела дама.
- А... съемки уже закончились... - вконец расстроенная девушка махнула рукой в сторону группы, уже сворачивавшей технику.
Дама величественно перестала замечать бедную девушку, поднялась и пошла к проинтервьюированному мужчине, с которого уже снимали петличку с микрофоном.
- Превосходно, дорогой, - с чувством заявила она. - Только, по-моему, слишком уж здесь а-ля рюс. Лапти расписные, понимаешь ли.
Вспотевший до костного мозга "дорогой" пробормотал что-то про волю заказчика, быстро попрощался с журналистами, схватил даму под локоть и вылетел из кафе, не оглядываясь.
Алина усмехнулась, выпила медовуху, расплатилась и пошла домой. Дождь уже закончился. Вечер установился тихий, приятно-сырой. В такую погоду Алине всегда хорошо работалось. Раньше.

***

Ровно через две недели:
- Доброе утро, профессор. Сегодня я не опоздаю ни на секунду.
- Ну-ну, - равнодушно обронил он и положил трубку.
В полдень Алина, великолепная в новом зеленом костюме, плюхнулась в глубокое кресло между профессорским столом и камином.
- Читайте. Разминка удалась! - объявила она.
- Ну-ну, - повторил Василий Моисеевич. - Костюмчик действительно удачный. Шерсть хорошая, крой английский классический. Вам некуда деньги девать?
- Некуда, - кивнула Алина. - Работать будете?
Доктор с легкой неприязнью посмотрел на свежепринесенные бумаги, полистал, вздохнул и начал читать.



"Вот, собственно, и началось - с интервью. Вам, дорогой читатель, предстоит долгое путешествие с приключениями - и все из-за этого интервью. Хотите?
Я - нет, и не хочу, и боюсь. Но если я не пройду этот путь, я погибну. Навязчивая идея какого-то там счастья - детский лепет по сранению с ядовитым морским ежом любовного бреда, застрявшим в мозгу. Значит, надо идти - назад? вперед? - и вытаскивать ежа.
Недавно в кафе я случайно встретила Степана Фомича. Он вещал что-то умное перед канадскими телевизионщиками. Его английский все так же блистателен. Его французский завораживает. Профессионализм не спрячешь. Одет был, как всегда, элегантно, подстрижен аккуратно. Ото всего облика по-прежнему веет неброским богатством, исполненным врожденного вкуса.
Общую картину настоящей роскоши слегка портила самоуверенная дама с чрезвычайно круглыми глазами навыкате. Нервная, ревнивая и на удивление нескладная, как и любая высокомерная женщина.
Я подумала: "Отчего такой контраст? Почему сей блистательный господин покупает второй сорт третьей свежести? Ведь я давно знаю его. Он никогда не брал дешевой колбасы, тухлого пива, мягких огурцов... В любое время суток, при любой погоде он готов был идти искать наилучшее - что бы ни потребовалось ему в ту секунду. Что случилось?"
Нам не удалось поговорить в кафе. Только поздороваться и попрощаться. Но как мне хотелось влезть в его канадское интервью, отобрать у журналиста микрофон и на глубоко русском языке задать выступающему единственный вопрос: "Какого х..?"
Несколько лет назад я называла его своим повелителем... Боже мой! И устно, и письменно, и прилюдно, и наедине. Было даже весело - ловить на себе недоуменные взгляды окружающих, странно реагировавших на мой несовременный стиль любви. Особенно тех окружающих, кто знали меня до него.
Я не только называла его повелителем. Я так жила. Я так чувствовала.
Был у нас, например, такой сюжет. Называется "Карфаген".







------------------- ----------------------------
(*) Обычная надпись на средневековых башенных часах.
-------------------------------------------

[ultrik]

по желанию автора, закрыто.